Н.БОЛТЯНСКАЯ: Мы продолжаем программу «Именем Сталина». Мой собеседник – историк Никита Петров. И вот, собственно, вопрос мой к вам. Был закрытый, достаточно закрытый Советский Союз, в котором во имя и с целью окончательной победы производились всякие вещи. А после войны на тот же путь становится ряд государств. И что? Никто не знает о том, что там есть лагеря, что там есть процессы, что там казнят людей за инакомыслие реальное или мнимое? И весь мир молчит?

Н.ПЕТРОВ: Нет, мир не молчит. Между прочим, вот, именно сталинская советизация, именно сталинская, собственно говоря, репрессивная система, которая стала проявлять себя моментально с приходом Красной армии... Не будем забывать, кстати говоря, что за Красной армией, собственно, шли оперативные группы СМЕРШ, представители оперативной группы НКВД, войска НКВД по охране тылов соответствующих армий. Вот это и был инструмент, кстати говоря, советизации и переустройства, надзора за местной администрацией. Серов, например, пройдя по Польше и придя в Германию, собственно говоря, везде в каждом городе насаждал оперативные группы НКВД, которые оставались в данном случае. Фронт уходил дальше, а оперативная группа оставалась. Оперативная группа НКВД в Польше работала вместе с «безпекой». И безобразия, которые возникали в Польше, они сразу же стали известны и это была, кстати говоря, одна из причин «холодной войны». Все говорят «холодная война». Но «холодная война», на самом деле, возникла по одной простой причине. Советский Союз делает то, что делать был не должен. Он должен освобождать от фашизма – пожалуйста. Но не надо насаждать порядки, которые, на самом деле, являются не демократическими и тоталитарными. И первые трения возникли между СССР и союзниками еще до окончания войны, когда в январе была интенсивная переписка. Почему, собственно, польское правительство национального освобождения, которое было посажено в Люблине, не включает представителей, на самом деле, более широких политических кругов Польши? И тогда Сталин был вынужден согласиться на включение правительства Миколайчика, который прибыл из Лондона. Но потом его вытеснили из руководства, выжили с помощью интриг и, естественно, советников МГБ, которые приезжали из Москвы, фальсифицировали выборы и референдум. Одним словом, они устроили, действительно, такую политическую обстановку, что, в конце концов, Миколайчик вынужден был уехать из Польши.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Никит, мы с вами уже неоднократно встречались в этой студии, и в какой-то степени, наверное, можно классифицировать громкие процессы сталинской эпохи на процессы, там, запугивающие, на процессы добивающие, на процессы, лишающие людей определенного статуса, на процессы, подчищающие следы. Что я еще упустила?

Н.ПЕТРОВ: Нет, ну, можно много привести, на самом деле, причин, которые порождают политические процессы как открытые, так и тайные, закрытые. Но подчищающие следы, добивающие – это, скорее, на самом деле, рутинная основа репрессий. А гласный политический процесс, шоу такое, которое устраивается по типу московских процессов 1937-38 годов, это, конечно же, что называется, сталинское ноу-хау.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Но вы упомянули 3 таких процесса. Та же Милада Горакова, Сланский.

Н.ПЕТРОВ: Нет, даже больше. Милада Горакова – это, собственно, уже процесс не такой громкий, как, например, процесс Трайчо Костова в Софии, в Болгарии в декабре 1949 года.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: В чем суть?

Н.ПЕТРОВ: Трайчо Костов, на самом деле, второй после Димитрова человек в болгарской партии был.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: И что? И за что его?

Н.ПЕТРОВ: И вот за что его. А, вот, потому что недостаточно был лоялен к Советскому Союзу.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А в чем заключалась эта недостаточная лояльность?

Н.ПЕТРОВ: Ну, ведет свою линию.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А в чем заключалась своя линия?

Н.ПЕТРОВ: Ну, вот, не чувствует его Сталин как вождя, которого надо поставить. Вот, не потенциальный ли Тито? – у него это было. Вот, сегодня он достаточно, вроде, смотрит в глаза, вроде все делает, а глаз как-то бегает. Понимаете, он, на самом деле, подбирал людей как, я не знаю, как кадры, которые подбираются послушные, исполнительные. Вот, любой признак нелояльности или потенциальная нелояльность – это уже все, крест на карьере.

Но! Вот, процесс. А почему именно процесс, вы можете спросить. Действительно. Ну, взяли бы там тихонечко, убрали. Процесс имеет воспитывающее значение.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: «Так будет с каждым».

Н.ПЕТРОВ: «Так будет с каждым». И более того, власть должна показать, кто есть враг, как этот враг коварен, что он пробрался на самый верх. И более того, они, ведь, обмазали Костова предсмертным письмом Димитрова, который как будто бы, ознакомившись с решением пленума о том, что Костова надо выгнать из руководства, сказал «Да, я всегда знал, что это карьерист-двурушник».

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Объясните, пожалуйста. Вот, на том конце этой планки, который антисталинский, самый неверный стоит Тито – это я уже поняла.

Н.ПЕТРОВ: Ну, это, скажем так, Троцкий конца 40-х годов. Фигура, которая стоит где-то там за границей, но которая есть сосредоточие всего зла.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А кто был самым верным сталинцем из всех этих ребят?

Н.ПЕТРОВ: Ну, я думаю, их много было. И Ракоши был один из. Это, вообще, конечно... Вот, мы о нем начали говорить. Это, конечно, своего рода уникальная личность, потому что Ракоши провел первый показательный процесс – это был процесс над Ласло Райком, бывшим министром иностранных дел. Помогал ему проводить процесс, в общем, Сталин, безусловно. Сталин сам редактировал обвинительные заключения.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А вроде Вышинский принимал участие, нет?

Н.ПЕТРОВ: Нет, Вышинский не принимал. Вышинский ездил в Бухарест советизировать Румынию после короля Михая. Но это было раньше. И Вышинский, в конце концов, как раз в процессах участвовал уже как актер, как человек, который участвует в процессе. А есть режиссер, режиссер – Сталин. Поэтому Сталин и есть главный сценарист не только советизации, но и методов советизации, проведения процессов.

Так вот, Райк был осужден в сентябре 1949 года. Процесс помогали проводить, между прочим, представители Сталина генерал Белкин, который был начальник управления контрразведки центральной группы войск. В принципе, должен был бы сидеть под Веной, в Бадене. Но он все время мотался в Будапешт, потому что это была его задача. И Николай Макаров, тоже довольно известный следователь, работник следственной части до войны, а после войны начальник одного из отделов Второго главка МГБ.

Так вот, они, на самом деле, постоянно, регулярно писали Сталину, как идет процесс, что хочет Ракоши, хочет Ракоши в этом процессе или нет?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А он хотел?

Н.ПЕТРОВ: Да. Сначала Ракоши хотели крови. Потом поговорил со Сталиным, Сталин ему говорил: «Ну, может быть, не надо всех расстреливать». Но потом Сталин ему сказал: «Ну, хорошо. Я, может быть, встану на вашу точку зрения. Вы посмотрите, как процесс пойдет, и тогда сами решите».

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А какие были сомнения, как пойдет процесс, если все было срежиссировано заранее?

Н.ПЕТРОВ: Нет, ну, мало ли. Дело в том, что бывали случаи, когда обвиняемые даже на таком процессе отказывались от показаний. Например, Трайчо Костов в Болгарии повел себя не так, как надо. И более того, самое удивительное, что была телефонная связь председателя суда с Ракоши, и Ракоши постоянно ему диктовал какие-то новые наработки и вопросы – это страшно раздражало московских советников, которые говорили, что «мы же уже все придумали, все должно идти именно так, как было написано. Зачем вмешиваться в уже готовый сценарий?» А в конце концов Сталин согласился с тем, что можно казнить, потому что иного приговора (Сталин даже так и написал: «Наверное, народ не поймет»). То есть он, конечно, постоянно хитрил и в этом отношении тоже воспитывал, как быть.

Но! Интернационализация дела Райка – это, конечно же, принадлежит не только Ракоши, но и Сталину. Потому что по показаниям, которые были даны на процессе, были, что называется, скомпрометированы лидеры и руководящее звено и других социалистических стран, и скомпрометированы в том смысле, что они были связаны с Тито, что они могли играть на руку Тито. И Ракоши зазнался.

И в какой-то момент, когда он стал требовать еще новых процессов, довели до его сведения мнение, что не надо нервировать народ и партию вот такими громкими делами. Так думают в Москве. И Ракоши прикусил язык. Но Ракоши, действительно, был вот таким деятелем сталинского типа, потому что... Во-первых, поверил в то, сколь коварен и опасен зарубеж, установил у себя в кабинете стальную дверь, постоянно прятал какие-то документы.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну ладно, «поверил»?

Н.ПЕТРОВ: Нет, действительно. На самом деле, страшно боялся уезжать из страны, все время ждал атомной войны. И распорядился даже укрепить и улучшить бомбоубежище. То есть это был, на самом деле, настоящий... Ну, своего рода такая начальственная паранойя, но она, ведь, передавалась – она же шла из Москвы, на самом деле.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Кошмар. А от чего отказался Трайчо Костов?

Н.ПЕТРОВ: А он на суде повел себя, в общем, так, как и должен был повести человек, который давал вынужденные показания на предварительном следствии. Хотя, здесь помогали 2 тоже опытнейших, между прочим, советника Московской госбезопасности. Это Лев Шварцман, очень известный следователь, который вел такие дела до войны, что, в общем, много можно о чем говорить. И один из абакумовских приближенных – Михаил Лихачев. Это тот человек, который был потом с Абакумовым расстрелян. Шварцмана тоже расстреляли, но в 1955 году.

Процессы в какой-то момент стали пожирать своих сценаристов и устроителей. Но Костов, когда он стал отказываться на первом же судебном открытом заседании от своих показаний, данных на предварительном следствии, был оборван председательствующим суда и дальше поступили по сценарию, как это было и в Москве на процессах 30-х годов. Просто стал председательствующий зачитывать те показания, которые он дал на предварительном следствии.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А чем мотивировали? Или ничем не мотивировали?

Н.ПЕТРОВ: А ничем не мотивировали. А потом через несколько заседаний Костов вроде как поправился, и даже от его имени была распространена просьба о помиловании, где он сожалел о том, что неправильно повел себя на процессе.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А-а-а, понятно... Вы знаете, вот, вопрос тут пришел по поводу Чехословакии, но я бы его расширила до буквально каждого государства, если вы готовы отвечать на этот вопрос применительно к каждому из этих государств. Насколько пострадали элиты развитых стран в результате такого рода политики?

Н.ПЕТРОВ: Я думаю, что элиты развитых стран, разных стран пострадали в очень большой степени. Мне очень трудно судить, потому что я могу опираться только на цифровые выкладки «Черной книги коммунизма». Но в каждой стране, наверняка, назовут десятки имен деятелей литературы, культуры, которые пострадали. Прямо или косвенно. Наконец, не надо забывать, что советизация по-сталински означает, прежде всего, социальное переустройство. Значит, средний класс страдает. Те, кто были промышленниками, купцами, те, кто были зажиточными крестьянами – это, в конце концов, тоже золотой фонд нации и элиты.

Достаточно вспомнить того же Мао, который с 1949-го по 1953 год уничтожил миллион человек, расстрелял. Может быть, в масштабах Китая это не так много, но мы-то прекрасно понимаем...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну да. А из-за чего поссорились Сталин и Мао?

Н.ПЕТРОВ: А Сталин и Мао не ссорились никогда.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Нет?

Н.ПЕТРОВ: Не, никогда. Это Хрущев с Мао поссорился.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вопрос от Альберта: «Почему во всех странах, пытавшихся строить справедливое коммунистическое общество, неизбежно возникало угнетение свободы человека и появлялся диктатор?» Хороший вопрос-то.

Н.ПЕТРОВ: Хороший вопрос, но я могу по этому поводу вспомнить просто свою собственную историю. Когда я сдавал экзамен в аспирантуру и мне нужно было сдавать историю КПСС (это было в апреле 1980 года), мне попался вопрос, самое удивительное, постановление ЦК КПСС о культе личности и его последствиях. Я добросовестно изложил содержание этого постановления, но я помнил, что там в этом постановлении есть одна фраза, которая меня не очень устраивала. Там сказано было так: «Культ личности Сталина не затронул и не мог повлиять на природу социалистического строя».

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Действительно.

Н.ПЕТРОВ: И дальше я сделал то, что, в общем, наверное, не должен был делать, но я сказал, что «вы знаете, во всех соцстранах, где строили социализм, был культ личности». Потому что, вот, когда мы говорим об этой плеяде вождей, был культ Вылко Червенкова в Болгарии, был культ Ракоши в Венгрии. Все это были мини-культы как у Сталина. Но кроме этого были и репрессии, нарушение прав человека и подавление человеческого достоинства. Это и есть природа социализма. И, вот, тогда мне сказали: «Ну, мы думали, вы хорошо знаете историю. Вам «3» надо поставить. А вы, оказывается, вон как». Я с большим трудом, еще отвечая на какие-то вопросы, добился, чтобы мне поставили «4». Но я не мог не сказать, что, в конце концов, думал. Наверное, глупо, конечно, для советского периода. Но вы понимаете, вот этот вопрос: почему во всех странах? Потому что, вроде бы, считается, что коммунизм – это справедливая будущность для всех, а на самом деле, надо понимать, что это тоталитаризм, прежде всего – когда государство узурпирует функции распределения продуктов, управления всеми сферами жизни. Вот тут-то и возникает и вождизм, и тоталитаризм, и подавление прав человека. И даже такой, я бы сказал, романтик, казалось бы, который пришел на волне романтической революции, Фидель Кастро. Что мы видим на Кубе? Политических заключенных, подавление прав и свобод. Полный позор. Это, значит, любая страна делает это, если она объявляет себя социалистической.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вопрос от Александра: «У меня создалось впечатление, что у СССР не было адекватного понимания происходящего в Восточной Европе после 1945 года. Как местные, так и приехавшие из СССР коммунисты выясняли отношения, прикрываясь согласием советских маразматиков. Хвост вилял собакой?»

Н.ПЕТРОВ: Нет, конечно. Я думаю, что выяснение отношений имело место, но не надо забывать, что за всем этим стояла Москва, международный отдел ЦК ВКП(б), Внешнеполитическая комиссия ЦК ВКП(б), Министерство иностранных дел, советники МГБ. И они докладывали Сталину, и Сталин, на самом деле, решал, на кого делать ставку в той или иной стране. Поэтому выяснение отношений – оно могло иметь место, но до определенных пределов. Если Сталину был ценен какой-нибудь Берут, он никогда не позволил бы его недругам, да тому же самому Гомулке его уничтожить. Наоборот: он растоптал бы того, кто ему в данном случае неугоден.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Мешает.

Н.ПЕТРОВ: Да, и инструментов у него воздействия на ситуацию в стране было полно.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Никит, а известно что-нибудь, скажем так, про плюсы и минусы такого рода «дружбы» в экономическом плане?

Н.ПЕТРОВ: При Сталине не очень обращали внимание на то, что мы отдаем, что мы получаем.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А что известно про то, что мы отдавали и что мы получали?

Н.ПЕТРОВ: Ну, есть соответствующие работы. Я не готов сказать относительно всех стран, могу сказать о Германии, потому что я занимался этим вопросом. Здесь после войны сложилась странная ситуация. Демонтаж, вывоз оборудования. То есть, с одной стороны, это побежденная Германия, с которой нужно брать репарации. С другой стороны, мы тем самым ослабляем позиции будущего социализма.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Пришла страна Лимония, сплошная Чемодания?

Н.ПЕТРОВ: Ну, я не говорю уже о том, что растащили по собственной инициативе. А я говорю о государственной политике. И в данном случае это, конечно же, странное сочетание неоколониализма, вывоз всего и вся. И даже Жуков об этом прямо сказал: «Надо сейчас вывезти все, пока немцы ошарашены окончанием войны и не опомнились».

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну да.

Н.ПЕТРОВ: А с другой стороны, потом возникает вопрос. Те же Пик, Гротеволь или Ульбрихт в Москве стали ставить вопрос: «До каких пор будет эта политика? Ведь, мы таким образом ослабеваем экономически. Какой мы тогда социализм можем построить в Германии? А, ведь, собираемся». И сочетание коммунистического мессианства, привнести всем более благородный, красивый и замечательный строй, вот, с желанием что-то хапнуть – оно, на самом деле, было практически в каждой стране. Кончилось тем, что Хрущев, которого Сталин считал народником и в шутку, правда, это говорил. Если бы он считал его вправду, он его, конечно, выгнал бы из руководства. Он впрямую уже стал заявлять, что мы вам даем больше, чем от вас получаем, что вы у нас сидите на шее. И это было, конечно, обидно Новотному, человеку, который пришел на смену Готвальду.

Ну, кстати говоря, еще одна вещь. Вот, как только умер Сталин, сразу начали сыпаться именно сталинские кадры. До Сталина, за год до Сталина в 1952 году умер Чойбалсан, один из тоже таких ставленников, и после этого был Цэдэнбал, которого Леонид Ильич Брежнев смешно называл «Седенбалом». Но, вот, он тоже продержался до 1984 года. Это вот такая тоже была новая плеяда хрущевско-брежневских руководителей. А Готвальд, постояв на трибуне Мавзолея, хороня Сталина, простудился и в скорости умер – ему на смену пришел Новотный. В Польше вернулся вместо Берута Гомулка из заключения. Очень интересный, конечно, Янош Кадар, который сменил Ракоши, который сидел. Он был один из устроителей процесса Ласло Райка, но его тоже посадили.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А за что ж его, бедного?

Н.ПЕТРОВ: А это со всеми. Сталин сажал тех, кто были советниками по этим делам. Я раньше думал, что это такая, знаете, всего лишь фраза «Он слишком много знал», и Сталин убирал тех, кто слишком много знал. Но, действительно, странно получается: те, кто делал эти показательные, готовил эти процессы, те, кто стоял у истоков, знал всю эту подноготную, они тут же сели в 1951 году. В Венгрии посадили, соответственно, вслед за Белкиным в Москве, в Венгрии посадили Петера Габора, который был руководителем венгерского ГБ.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: С той стороны курировал.

Н.ПЕТРОВ: Да. Двух братьев Сюч, которые вели это дело, забили до смерти по приказу Ракоши. И Ракоши уже сомневался, не остались ли какие-то письменные документы – надо уничтожить, чтобы его роль в этом деле тоже не была видна.

Одним словом, во всех странах Восточной Европы повторялась та самая драматичная история предвоенная, характерная для Советского Союза. То есть проходили, собственно говоря, теми же ступенями. Только быстрее.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Когда, так сказать, на смену Ракоши пришел Кадар, Ракоши куда делся?

Н.ПЕТРОВ: А Ракоши скрылся в Москве. Ну, венгры не захотели, видимо, его судить там у себя. Потому что и так много шума после народного восстания. Его просто сплавили в Москву, и он здесь благополучно в 1971 году где-то на бескрайних просторах Советского Союза умер. Энциклопедия, по-моему, точно не сообщает место его смерти.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А скажите, пожалуйста, вот, упомянули вы Чойбалсана – там тоже такие же вещи происходили, как во всех других странах?

Н.ПЕТРОВ: В Монголии – да. Я могу сказать, что во всех странах случилась и реабилитация по примеру хрущевской. В Болгарии реабилитировали Трайчо Костова, причем шумно, с помпой. Растоптали на ноябрьском 1961 года пленуме после XXII съезда – вернулся Живков и тут же устроил пленум, где составил комиссию по расследованию всех злодеяний. И Антон Югов, и Вылко Червенков, которые стояли, собственно, во главе Болгарии, были изгнаны из руководства. Червенкова изгнали из партии через год, на VIII съезде болгарской компартии.

В Монголии то же самое. Цэдэнбал устроил пленум, сообщил о том, как в 1937-38 году Монголия подверглась чудовищным репрессиям. И то же самое было в Венгрии, ну, даже раньше, в 1956 году, когда перезахоронили Райка. В 1963 году прошли процессы реабилитации в Чехословакии, несколько запоздало. Ну, Новотный всячески скрывал и мешал этим разговорам и более гласному обсуждению, и в конце концов, это вылилось все в 1968 год, когда, действительно, об этом много писали.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вот вам еще сообщение: «Как известно, письма Берии и прочие бумаги оказались подделкой, - я зачитываю сообщение. – Пехою, Полторанина и других товарищей. Будете ли вы их привлекать в качестве истцов, нанесших ущерб вашей правозащитной деятельности?»

Н.ПЕТРОВ: Ну, во-первых, если говорят «привлекать», то говорят «в качестве ответчика». Во-вторых, я, собственно, понимаю, о чем вопрос. Это та кампания, та дутая кампания блефа, затеянная депутатом Илюхиным относительно того, что, дескать, к нему явился человек, который сообщил и привел примеры, как в начале 90-х годов подделывались десятками, сотнями документы и вбрасывались в архивы. Это абсолютный дилетантизм. Ну, мало того, что это блеф. По всей видимости, либо Виктор Иванович Илюхин добросовестно заблуждается, его ввели в заблуждение, либо просто не понимает, о чем он говорит.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Понятно.

Н.ПЕТРОВ: Нет, потому что вбросить документ в архив нельзя. Документ нельзя без следов вытащить из архива – останутся какие-то описи, журналы регистрации. Это огромная работа по подчищению. И даже когда у государства своя рука владыка, оно это сделать не может, как в деле с Валленбергом – все равно остались следы. А вбросить еще сложнее. Вы представляете, документ не может сам влезть в дело, сам отметиться в описи и сам записаться в журнал. Это огромный массив документации, которая должна переделываться. Понимаете?

Вот, такими заявлениями бросаться – это подвергать себя, на самом деле, риску быть осмеянным и обвиненным в некомпетентности.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Времени очень мало остается.

Н.ПЕТРОВ: Я понимаю. Но это просто, на самом деле, история, которая сейчас развивается.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Гоша спрашивает: «А почему ж не задавили Тито всей массой?»

Н.ПЕТРОВ: Сталин говорил – об этом, кстати, вспоминал Хрущев и это, я думаю, его подлинные слова. Он говорил: «Стоит мне пошевелить мизинцем, и Тито там не будет». Но Хрущев саркастично добавляет: «Чем потом Сталин ни шевелил, Тито так и оставался». Но Сталин готовил покушение на Тито. И в феврале 1953-го он всерьез обсуждал это с высшим руководством разведки, и в том числе с Судоплатовым. То есть это люди, которые должны были подготовить физическое устранение Тито. И для этого был заготовлен, кстати говоря, в качестве жертвы... Он, конечно, не смог бы уйти и каким-то образом скрыться, это нелегал Григулевич, который был послом, занял высокое положение посла Коста-Рики при Ватикане. И должен был быть представлен Тито.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вы знаете, еще один вопрос. Вот, вы упомянули некоторые процессы, происходившие уже потом, процессы реабилитации. Хоть один из этих процессов в так называемом Соцлагере тянул, скажем так, на Нюрнбергский процесс?

Н.ПЕТРОВ: Нет. Процессы реабилитации как и в Советском Союзе, они, ведь, что означали? Что восстанавливается честное доброе имя пострадавшего и иногда наказываются виновные, как в Болгарии. Но единственное что, болгары, конечно, перещеголяли Москву, они Трайчо Костову посмертно дали звание героя Болгарии. У нас посмертно реабилитированных, все-таки, не награждали. Но это, на самом деле, может быть даже и справедливо, потому что это, действительно, невинная жертва режима. Да, он коммунист, я понимаю. И, может быть, при нем тоже были бы какие-нибудь репрессии. Но то как с ним расправились, то, какой он стал жертвой, для Хрущева, который взял во главу угла, конечно же, не крушение коммунистической системы, а просто очищение ее именно от наслоения, как он говорил, сталинизма, это просто были хорошие примеры.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вот на этом, к сожалению, я вынуждена поставить точку.