Зачистка чистильщика ("Русский базар", США)

Имя Николая Ежова неотделимо от “большого террора” в СССР. 1937 год - пик кровавой чистки. Это был разгар деятельности Ежова. Широко проводилась она и в 1936 году, когда его назначили наркомом внутренних дел, и в 1938-м, в конце которого его сместили с поста шефа НКВД

Эти годы советские историки назовут “ежовщиной”, видимо для того, чтобы переложить со Сталина на него основную вину за репрессии.

За короткое время имя Ежова стало наводить ужас в СССР. Советская пропаганда начала шумную кампанию прославления Ежова, которого называли “железным наркомом”. В то время СМИ утверждали, что в “ежовых рукавицах” НКВД крепко зажал врагов Советской власти и Коммунистической партии.

Ежов был полным невеждой. Имел незаконченное низшее образование - только 2 класса начальной школы. Как бы мы ни относились к Дзержинскому, но нельзя отрицать, что он был человеком образованным. Менжинский вообще был интеллектуал и полиглот - знал то ли 12, то ли 15 языков, хорошо разбирался в точных науках. Генрих Ягода, конечно, не был интеллектуалом, но был грамотным, в молодости работал фармацевтом. Хотя все они были палачи.

Ежову, тем не менее, отсутствие образования не помешало делать карьеру, занимать высокие посты. Во времена, когда анекдоты про Сталина считались преступлением, один был широко в ходу: “Товарищ Сталин - великий химик. Он из любого выдающегося государственного деятеля может сделать дерьмо, а из любого дерьма - выдающегося государственного деятеля”.

Когда Ежов приступил к работе в НКВД, он начал с обновления кадров в центре и на местах. В аппарат наркомата, который был значительно расширен, пришли сотни новых людей, главным образом работников из областей. В четыре раза были увеличены оклады сотрудников НКВД. Они значительно превышали оклады работников партийных и государственных органов, были выше, чем в армии.

Своим величайшим достижением Советская власть всегда считала планирование. Однако в планировании экономики она не очень преуспела, ни один пятилетний план не был выполнен, хотя всегда трубили о колоссальных успехах. Зато террор тоже развернулся по плану. Каждая республика, область получили установки - сколько людей надо арестовать и уничтожить. План включал две категории: “расстрел” и “лагерь”.

Кровожадные планы составлял НКВД, а утверждало Политбюро. Эти документы и теперь страшно читать. Устанавливалось строго бюрократическое лимитирование уничтожения людей. Но еще более ужасает инициатива местных кадров. Никто не просит уменьшить лимиты на отстрел сограждан, просят увеличить.

Вот характерное письмо: начальник Управления НКВД по Омской области Горбач сообщает Ежову, что в этой области по первой категории арестовано 5444 человека. “Прошу увеличить лимит первой категории до 8 тысяч человек”. Ежов согласовывает со Сталиным и на документе резолюция генсека: “т. Ежову. За увеличение лимита до 8 тысяч. И.Сталин”.

Украине увеличивают дополнительно на 30 тысяч, Белоруссии - на 5 тысяч и т. д. Владимир Петров, работавший в шифровальном отделе НКВД, рассказывал, что иногда посылали такие телеграммы “Город Фрунзе. НКВД. Уничтожьте 10 тысяч врагов народа. Об исполнении доложить. Ежов”.

Помимо всего прочего в 1937-1938 годах Ежов направил Сталину 383 списка арестованных из числа руководящих работников и членов их семей, они включали тысячи людей. Если Сталин ставил напротив фамилии цифру 1 (первая категория) - это означало смерть. Цифра 2 - тюрьма или лагерь. Росчерком пера тирана решались судьбы людей.

Вот интересный документ. 10 июня 1937 года секретарь Московского обкома и горкома ВКП(б) Никита Хрущев сообщает вождю, что в Москве и в области подлежит расстрелу 6590 человек. Он просит утвердить тройку, которой предоставляется право приговаривать к расстрелу, и включить в ее состав секретаря МК и МГК ВКП(б), то есть его самого.

И это пишет тот самый Хрущев, который потряс 20-й съезд, а за ним весь мир своим докладом “О культе личности и его последствиях”. Сколько погубил кровавый террор? На этот вопрос точно уже никто не сможет ответить.

Ежов, этот карлик (его рост “метр с кепкой”), - фигура воистину зловещая. Лишенный каких-либо моральных качеств, он был садистом. Сами чекисты говорили, что он зверь. Ночью обходил кабинеты на Лубянке... Следователь ведет допрос. Ежов заходит, с  ним еще три-четыре опричника. С ходу начинает бить подследственного. Кровавая работа и беспробудное пьянство привели его к полной деградации. (Ежов начал пить с 14 лет - это все, что он усвоил во время пребывания в учениках портного.)

Террор приобрел такой массовый характер, что это начал понимать даже его главный организатор Сталин. Ежов становится для него ненужной игрушкой. “Первый звонок” для Ежова прозвучал 8 апреля 1938 года. Его по совместительству назначают наркомом водного транспорта. В этот наркомат перемещаются его люди из числа высокопоставленных чинов НКВД.

Из ЦК поступают одно за другим указания об арестах людей, близких Ежову, входивших в состав его команды. Чекисты сажают за решетку своих недавних начальников.

14 апреля 1938 года взяли начальника Главного управления пограничной и внутренней охраны Э.Крафта, а через десять дней начальника 3-го (секретно-политического) управления И. Леплевского - одного из главных организаторов московских открытых процессов над оппозицией и дела о “военно-фашистском заговоре”. Через два дня после него настал черед заместителя наркома Л. Заковского.

В июне сбежал к японцам начальник Дальневосточного управления НКВД Г.Люшков. Оставив свою одежду и документы на берегу Днепра, инсценировав самоубийство, перешел на нелегальное положение нарком внутренних дел Украины А. Успенский. Застрелился начальник Управления НКВД по Ленинградской области М.Литвин.

Первый заместитель Ежова Фриновский был назначен наркомом Военно-морского флота, но вскоре тоже очутился в тюрьме.

Евгения Соломоновна Фейгенберг, по первому мужу Хаютина, в момент знакомства с Николаем Ежовым была замужем за дипломатом А.Гладуном. Разведясь со вторым мужем, стала Евгенией Ежовой. Она была довольно известной журналисткой. К ней в гости захаживали писатели, артисты, художники.

Любимец советского народа, полярный исследователь Отто Шмидт был ее близким другом. Исаак Бабель часто встречался с ней, довольно открыто ухаживал за женой всесильного наркома. Когда впоследствии выдающегося писателя арестовали и затем судили, в приговоре Военной коллегии Верховного суда СССР было записано: “женой врага народа Ежова Бабель был вовлечен в антисоветскую, заговорщицкую деятельность, разделял цели и задачи этой организации, в том числе и террористические акты в отношении руководителей ВКП(б) и Советского правительства”.

Хаютина-Ежова заболела, находилась в состоянии депрессии, чувствовала страшную опасность и надвигающийся конец. Жена шефа НКВД сама оказалась под подозрением. Евгения пишет предсмертное письмо мужу: “Колюшенька! Я тебя очень прошу, проверь всю мою жизнь. Я не примирилась с мыслью, что меня подозревают в двурушничестве”.

Ежов успел прочесть это письмо и успел отравить ее люминалом. Правда, сделал ли он это сам или ее отравили по его приказу, неизвестно. Не исключена и версия самоубийства. Однако многие сотрудники НКВД были уверены - Ежов сам отравил жену (см.: Б.Соколов. Наркомы страха. М, АСТ-Пресс, 2001).

В августе 1938 года Лаврентий Берия назначается первым заместителем наркома внутренних дел. Для Ежова это был уже третий звонок. Он понял, что готовится его смещение. Но надежда умирает последней. Водка помогала огоньку этой надежды не гаснуть.

В октябре 1938 года начальник Ивановского областного управления НКВД В. Журавлев направляет в ЦК ВКП(б) письмо, в котором сообщает о крупных недостатках в деятельности наркомата внутренних дел.

Журавлев писал, что он не раз докладывал наркому Ежову о подозрительном поведении некоторых работников НКВД - они арестовывают много невинных людей, в то же время не предпринимают мер по отношению к подлинным врагам народа. Однако все его сообщения Ежов просто игнорировал.

Письмо это пришло вовремя, его ждали. Заявление Журавлева выносится на обсуждение Политбюро. Лазарь Каганович, уловив настроение Сталина, увидев сгущающиеся тучи над “железным наркомом”, вносит предложение создать комиссию для проверки деятельности НКВД. Предложение принимается.

Комиссия, в состав которой вошел и недавно назначенный первый заместитель наркома внутренних дел Берия, находит множество недостатков в работе чекистских органов. ЦК и Совнарком СССР принимают постановление “Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия”. В нем, в частности, отмечается: “ Работники НКВД так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых “лимитов” для производства массовых арестов.

Следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными... Очень часто протокол допроса не составляется до тех пор, пока арестованный не признается в совершенных им преступлениях”.

Ежов кается: “Даю большевистское слово учесть свои ошибки”. Однако ситуация складывается таким образом, что 23 ноября он вынужден подать Сталину заявление об отставке. 24 ноября Политбюро принимает постановление: 1. Удовлетворить просьбу тов. Ежова об освобождении его от обязанностей народного комиссара внутренних дел СССР. 2. сохранить за тов. Ежовым должности секретаря ЦК, председателя комиссии партийного контроля и наркома водного транспорта.

Предчувствуя близкий конец, Ежов ищет утешение в водке. Глушит ее, запершись в кабинете.

Снятый с поста наркома внутренних дел Николай Иванович пребывает в полной неопределенности. Правда, за ним остается пост наркома водного транспорта. Он не всегда туда является. А когда приходит, никого не принимает, да никто к нему и не рвется. На заседаниях коллегии наркомата он делает из бумаги “самолетики” и “голубков”, запускает их, а потом лезет под столы и стулья, подбирает - и все это молча, не произнося ни единого слова. А ведь еще недавно этот кровавый карлик внушал ужас всей стране.

10 января 1939 года Николай Иванович получил выговор от председателя Совнаркома Молотова за манкирование (по причине запоя) своими обязанностями в Наркомате водного транспорта.

В марте 1939 года проходил 18-й съезд партии. Перед его завершением в одном из залов Кремля собрался так называемый сеньорен-конвент съезда, т.е. совет старейшин, представителей делегаций. Ежов все еще был членом ЦК и присутствовал на этом заседании. За столом президиума сидели Андреев, Молотов и Маленков. В глубине за их спинами сидел с трубкой во рту Сталин.

Андреев сказал, что съезд заканчивает работу и следует обсудить кандидатуры в состав ЦК. В первую очередь в список включили тех немногих, кто входил в состав прежнего ЦК. Дошла очередь до Ежова.

- Какие мнения будут? - спросил Андреев.

После минутного молчания раздался чей-то возглас:

- Сталинский нарком, все его знают, надо оставить.

- Возражений нет?

Все молчали. Тогда встал Сталин. Диалог между ним и Ежовым воспроизводит в своем двухтомном труде “Гитлер и Сталин. Жизнь и власть” известный английский историк Алан Буллок.

- Ежов! Где ты там? А ну, подойди.

Из задних рядов вышел и подошел к столу Ежов.

- Ну, как ты о себе думаешь? - спросил Сталин. - Ты можешь быть членом ЦК?

Ежов побледнел и срывающимся голосом ответил, что вся его жизнь отдана партии, Сталину, что он любит Сталина больше своей жизни и не знает за собой ничего, что могло быть причиной такого вопроса.

- Да? - иронически спросил Сталин. - А кто такой Фриновский? Ты Фриновского знал?

- Да, конечно, Фриновский был моим заместителем. Он...

Сталин прервал Ежова и начал спрашивать, кем был Шапиро, кем была Рыжова, кто такой Федоров? К этому времени все эти люди были уже арестованы.

- Иосиф Виссарионович! Да ведь это я - я сам! Вскрыл их заговор, я пришел к вам и доложил.

Сталин не дал ему продолжить.

- Да, да! Когда ты почувствовал, что тебя схватили за руку, так ты пришел, поспешил. А что до того? Заговор составлял?

Сталина хотел убить? Руководящие работники НКВД готовили заговор, а ты как будто в стороне! Ты думаешь, я ничего не вижу. А ну-ка вспомни, кого ты такого-то числа посылал к Сталину дежурить? Кого? С револьверами. Зачем возле Сталина револьверы? Сталина убить? А если бы я не заметил? А?

Затем Сталин обвинил Ежова в том, что тот развил слишком кипучую деятельность и арестовал много невиновных, а виновных скрывал.

- Не знаю, товарищи, можно ли его оставить членом ЦК? Я сомневаюсь. Подумайте. Но я сомневаюсь.

Ежова, конечно, единогласно из списка вычеркнули, а он после перерыва в зал не вернулся и не был больше на съезде.

10 апреля 1939 года Ежова вызвали в ЦК к Маленкову. Разговор был недолгий. О чем - неизвестно. На выходе из кабинета Маленкова его ждали три чекиста. Капитан госбезопасности Шепилов предъявил ему ордер на арест, подписанный Берией. Его провели по зданию ЦК, посадили в ожидавшую машину. Есть и другие версии ареста.

Никита Хрущев в своих мемуарах рассказывал: “Ежова арестовали. Я случайно в это время находился в Москве. Сталин пригласил меня на ужин в Кремль, на свою квартиру. Я пошел. Там были Молотов и еще кто-то. Сели за стол. Сталин сказал, что решено арестовать Ежова, этого опасного человека. И это должны сделать как раз сейчас, он явно нервничал, что случалось со Сталиным редко. Прошло какое-то время. Зазвонил телефон. Ежова арестовали и сейчас начнут допрос” (см.: Н. С. Хрущев. Воспоминания. М., 1997).

Ежова привезли в Сухановскую тюрьму под Москвой, в которой содержались особо опасные враги режима. Здесь еще недавно Ежов сам пытал заключенных. Его привели в комнату, где из мебели были только стол и стул, а в стене несколько железных дверей. Это были боксы. Ежова заперли в один из них размером с небольшой шкаф. Когда его выпустили оттуда, приказали раздеться. Заставили снять все, включая нижнее белье.

Сидевший за столом чекист внимательно рассматривал одежду, сапоги, буквально обнюхивал каждый шов. Совершенно голого Ежова поставили к стене, велели широко расставить ноги. Шарили в волосах, раздвигали ягодицы, заставили широко открыть рот и осветили полость фонариком. Потом бросили ему кирзовые сапоги и поношенное обмундирование. Все большого размера. Гимнастерка сидела на нем как платье, а брюки были такие большие, что он вынужден был держать руки на поясе и постоянно их поддерживать (см.: Алексей Полянский. Ежов. История “железного” сталинского наркома. М., “Вече”, 2001).

На первом же допросе, который провел старший следователь следственной части НКВД СССР Сергиенко, бывший шеф Лубянки услышал:

- Вы арестованы как изменник партии и враг народа, как агент иностранных разведок. Предлагаем вам, не ожидая изобличения, приступить к показаниям о черной предательской работе против партии и Советской власти.

Ежов лучше, чем кто-либо, знает что его ждет. Ведь он сам отлаживал машину репрессий. И начинает сразу же сознаваться во всех обвинениях, которые ему предъявляют. Он признает, что поддерживал “рабочую оппозицию”, потом стал на сторону троцкистов, затем начал сотрудничать с иностранными разведками - немецкой, польской, японской и другими. Ежов прекрасно знал, что если не подпишет - будут пытать, а потом все равно подпишет.

Ежова допрашивали несколько следователей. Особенно активным был Борис Родос, опытный “специалист”. Начальник следственной части НКВД Кобулов даже как-то его предупредил: “Ты осторожней лупи его, видишь, он уже на ладан дышит”.

Когда Ежов все же пробовал с чем-то не согласиться, следователи били бывшего наркома. При этом били с удовольствием. Ведь не каждый день попадает к ним на допрос такая фигура, как бывший грозный шеф Лубянки. Еще недавно этих чекистов бросало в дрожь, когда они только видели даже издали “железного наркома”.

На суде Николай Иванович говорил: “По своей натуре я никогда не мог выносить над собой насилия. Поэтому писал всякую ерунду. Ко мне применяли самое сильнейшее избиение”.

Дело № 510 по обвинению Ежова в контрреволюционной деятельности и шпионаже хранилось в архиве КГБ. Оно состоит из 12 томов. В них отражена судьба жестокого палача, человека, который символизировал страшное время, получившее название “ежовщины”.

Конечно, имеются в 12 томах дела Ежова обвинения в незаконных арестах, но они занимают там скромное место. Судили Ежова не за то, в чем он действительно был виноват. В основном его обвиняли в том, что бывший нарком якобы возглавлял заговор в НКВД, был шпионом разведок Польши, Германии, Англии, Франции и Японии. Готовил государственный переворот. С этой целью намеревался использовать террористов и собирался пустить их в действие при первом удобном случае.

Ежов и его сообщники Фриновский, Евдокимов, Дагин практически подготовили на 7 ноября 1938 года путч, который, по замыслу его вдохновителей, должен был выразиться в террористических акциях против руководителей партии и государства во время демонстрации на Красной площади в Москве.

Внедрив заговорщиков в аппарат Наркомата иностранных дел и в посольства за границей, Ежов и его сообщники стремились обострить отношения СССР с окружающими странами в надежде вызвать военный конфликт. Среди обвинений было и много оригинальных. Например, Ежов якобы умышленно размещал лагеря с заключенными вблизи границ, чтобы подкрепить интервенцию Японии восстанием узников ГУЛАГа.

Некоторые обвинения, возможно, соответствовали действительности. Гомосексуализм Ежова. Тогда это считалось уголовным преступлением. Ежов не чурался интимных связей с женщинами, но предпочитал все же мужчин (см.: Борис Соколов. Указ. соч.).

Любовный треугольник Ежов - Хаютина - Бабель фигурировал в обвинительном заключении как террористический заговор с целью убийства Сталина. Николай Иванович на следствии заявил: “Особая дружба у Ежовой была с Бабелем. Я подозреваю, что дело не обошлось без шпионских связей моей жены”.

Ежову не хотелось выглядеть рогоносцем, поэтому он с готовностью представил связь Бабеля и Евгении Соломоновны не интимной, а заговорщицкой. Заодно можно было погубить любовника жены, к которому Ежов сильно ревновал.

Первым следователем по делу Ежова был Сергиенко. Его сменил Родос, затем следствие поручили вести старшему лейтенанту госбезопасности А. Эсаулову. Он вел себя пристойнее Родоса. Не только не бил, но даже не кричал на Ежова. К тому же бывший хозяин Лубянки уже признал все обвинения.

Ежова обнадежил спокойный тон допросов, которые вел Эсаулов. Ранее под нажимом обоих следователей он признавал все, что от него требовали.

- Послушайте, - вдруг сказал Ежов, - ну какой же я шпион? Никто меня не вербовал. Наврал я, все наврал.

- Не надо было врать, - сухо сказал Эсаулов, презрительно посмотрев на маленького человечка, у которого тряслись руки и который готов был разрыдаться в истерике.

“Добрый” следователь, оставив без последствий неожиданный отказ Ежова от прежних показаний, продолжал вести допросы. Не бил, но вел их более жестко, чем прежде.

Он уличил бывшего наркома в том, что тот приукрасил свою биографию. Писал, что отец был рабочим. Эсаулов уличил его во лжи. Ежов признал, что отец владел чайной.

- У нас есть сведения, что эта чайная служила еще и притоном, - сказал следователь. - Это так?

- Да. Она фактически была домом свиданий.

- Домом терпимости.

- Это был дом терпимости, и отец на этом зарабатывал. Когда чайную закрыли, он малярничал. (Как раз подходящее социальное происхождение для врага народа Ежова - сын хозяина публичного дома.)

Затем следователь заинтересовался национальностью Николая Ивановича. Он сказал ему: ведь ваша мать из Литвы. На это последовал ответ Ежова: “Моя мать родилась в Литве и по национальности является литовкой. Но я всегда считал себя русским и так значусь по официальным документам”.

Эсаулов продолжал задавать вопросы, касающиеся биографии Ежова.

- Следствие располагает данными, что вы знаете еврейский язык. Почему вы это скрываете?

- Я не знаю еврейского языка, если не считать несколько слов и выражений, которые я узнал от своих знакомых из числа евреев.

- А вот у нас есть сведения, что со своей женой вы часто говорили по-еврейски.

- Это какая-то ошибка. Я не могу говорить по-еврейски. Да и жена знала еврейский язык плохо и никогда ни с кем из евреев на нем не говорила.

1 февраля 1940 года старший лейтенант госбезопасности Эсаулов подписал протокол об окончании следствия. Первый следователь по делу Ежова Сергиенко теперь был заместителем начальника Следственной части НКВД СССР. Именно он своей подписью утвердил обвинительное заключение по делу Ежова.

Эсаулов стал зачитывать текст этого заключения бывшему наркому. Ежову были предъявлены такие основные обвинения:

1. Являлся руководителем антисоветской заговорщической организации в войсках и органах НКВД.

2. Изменил Родине. Был шпионом польской, германской, японской и английской разведок.

3. Стремился к захвату власти в СССР, готовил вооруженное восстание и террористические акты против руководителей партии и правительства.

4. Занимался подрывной, вредительской работой в советском и партийном аппарате.

5. Организовал убийство целого ряда неугодных ему лиц, могущих разоблачить его предательскую работу, и имел половые отношения с мужчинами (мужеложство).

Эсаулов закончил зачитывать текст заключения. Только теперь Ежов осознал, что он на себя наговорил и подписал. Ему предъявляются обвинения еще почище, чем Зиновьеву и Каменеву.

- Вы признаете свою вину?

- Нет, - ответил Ежов. - Я требую, чтобы со мной встретился кто-то из членов Политбюро.

От неожиданности следователь чуть не упал со стула.

- Что? - переспросил он.

- Я отрицаю все, что сообщил на следствии о моей заговорщицкой и шпионской работе. Этого не было.

- Но вы подписали все протоколы допросов. Все! - закричал Эсаулов.

- Я сделал это, чтобы меня не били. Все можно проверить. Если мне не дадут встретиться с членом Политбюро, я все расскажу на суде.

Следователь вскочил, лицо его стало красным, и от волнения он начал задыхаться. Заявление Ежова, который давно уже выглядел сломленным и послушным, грозило неприятностями. Он отправил его в камеру и стал думать, как лучше доложить начальству о том, что случилось.

На следующий день в Сухановскую тюрьму приехал Берия. Он уже докладывал Сталину, что следствие закончено и дело Ежова передается в суд. А этот жалкий коротышка начнет все отрицать, наговорит лишнего. Конечно, суд свое дело знает, ему это не поможет. Но все это ни к чему.

Берия начал с того, что поставил перед Ежовым графин с водкой и вазу с фруктами.

- Выпей, успокойся. Дай, я сам налью, а то у тебя руки трясутся. Даже такие махровые троцкисты, как Радек и Раковский, все признали, разоружились перед партией. У них хватило на это мужества. Им сохранили жизнь. А ты ведешь себя как трус. Если ты все признаешь, тебе тоже сохранят жизнь.

- Можете обещать, что мои родственники не будут репрессированы? Они ни в чем не виноваты.

- В этом можешь не сомневаться. Выпей еще и иди. Если сознаешься и все честно расскажешь, тебе будет сохранена жизнь.

Ежов не поверил ни одному слову Берии. Но в отношении его родственников Берия выполнил свои обещания - ни один из них не был арестован.

На следующий день, 2 февраля 1940 года, дело Ежова рассмотрела Военная коллегия Верховного суда СССР в составе председателя В.Ульриха и членов суда Ф. Клипина и А. Суслина. Ни прокурора, ни адвоката, ни публики в зале не было. Только конвойные и секретарь суда.

Еще недавно Ульриху передавал распоряжения Сталина или давал свои личные указания Ежов, кого и как осудить. Сейчас он получил указания насчет самого Ежова. На суде Николай Иванович заявил: “В тех преступлениях, которые в обвинительном заключении, я признать себя виновным не могу. От данных на предварительном следствии показаний я отказываюсь. Они мной вымышлены и не соответствуют действительности. На предварительном следствии я говорил, что я не шпион, что я не террорист, но мне не верили и применяли ко мне избиения.

Никакого заговора против партии и правительства я не организовывал, а наоборот, все зависящее я принимал к раскрытию заговора. Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я их мало почистил. Кругом меня были враги народа, мои враги. А я их не разглядел”.

Ежов особенно остановился на своем первом заместителе Фриновском, которому очень доверял и считал даже своим другом.

Николай Ежов так ничего и не понял. Он оставался зомбированным фанатиком, которого Сталин втравил в охоту на врагов народа. Он считал, что это враги, вредители и диверсанты бросили его в тюрьму, они, а не Сталин, отдали его под суд. Он не способен был мыслить самостоятельно. На суде он заявил: передайте товарищу Сталину, что умирать буду с его именем на устах.

Суд совещался недолго. Ульрих зачитал приговор - расстрел с конфискацией всего ему лично принадлежащего имущества.

Приговор окончательный и на основании постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года приводится в исполнение немедленно.

В деле № 510 по обвинению Ежова имеется справка, подписанная начальником 12-го отделения 1-го спецотдела НКВД СССР лейтенантом госбезопасности Кривицким: “Приговор о расстреле Ежова Николая Ивановича приведен в исполнение в Москве 4 02 1940 г. Акт о приведении приговора в исполнение хранится в архиве 1-го спецотдела НКВД СССР.

Советские люди не могли поверить, что кровавый карлик вот так просто исчез. Появилось множество мифов. Говорили, что он сумел убежать и живет в Германии, стал советником у Гитлера. Что он сидит в Сухановской тюрьме в одиночной камере и его не выводят даже на прогулки, что он заведует баней на Колыме, и еще много чего говорили в том же духе.

Пуля поставила последнюю точку в деле № 510 и в биографии генерального комиссара государственной безопасности, наркома Николая Ежова. Около двух лет он возглавлял НКВД, был организатором “большого террора”, пролил море крови. Но он был только послушным исполнителем воли и указаний Сталина. Не рассуждал, не возражал, только выполнял.
Он был фанатичным сталинистом, ни мгновения не сомневающимся в абсолютной правоте Хозяина. И с верой в него он ушел в мир иной. “Мавр сделал свое дело, мавр может уйти”. Ежов стал удобной фигурой, на которую вождь поспешил переложить ответственность за многие свои собственные преступления. Кровавый Ежов был только жалкой марионеткой в руках Иосифа Сталина, у которого и теперь множество почитателей в России и не только в России.

Типичная пиндосская точка зрения. Людоед Сталин. А они все белые и пушистые. Светоч свободы и демократии.