Воровский Игорь Павлович: «Фашисты – это фашисты, а немцы – это немцы»
А.С. Игорь Павлович, расскажите, кем Вы были до войны?
И.П.В. - До войны я был учащимся 13-й Киевской артиллерийской спецшколы. Готовился стать военным, отучился в ней с 8-го по 10-й класс. Мы как суворовцы носили военную форму, только жили дома. Скоро как раз 23-е февраля, будет встреча выпускников школы. Мы всегда собираемся возле неё. Но меня, к сожалению, сильно подводит здоровье, не смогу побывать. А сейчас там, в том здании на Сенной площади находится Институт театра, кино и телевидения им. Карпенко-Карого. Вот в нём и была наша школа.
А.С. Петлицы у вас были артиллерийские?
И.П.В. Да. Мы должны были окончить школу, и оттуда нас должны были зачислить в военное училище. В Киеве на Соломенке было 1-е Киевское артиллерийское училище на конной тяге. [2-е Киевское арт.училище - на механической тяге]. Я должен был поступить в него, но началась война. Нас, выпускников спецшколы в училище не отправили, а как почти военных, использовали на различных хозяйственных работах на линии обороны Киева. В частности, нас направили на патрулирование ДОТов КиУР [Киевского укреплённого района]. На этой линии обороны мы оставались до начала боев за Киев, тут же меня и ранило в первый раз. Школа и училище, тем временем, эвакуировались куда-то на Урал, поэтому я как военный-профессионал не состоялся, а пробивал себе дорогу в жизни другими тропками.
А.С. Отец, у Вас, какого года рождения?
И.П.В. Отец мой родился в 1896-го года. Родом он из Винницкой области Липовецкого района.
А.С. А в Киев как он попал?
И.П.В. Были такие комбеды - комитеты бедноты. Туда зачисляли всех голодранцев, в том числе и тех, кто любил выпить, погулять. У меня ощущение, что их специально направляли ставить палки в колёса советской власти. Например, мой крёстный отец – горбун, был сапожником, пьянствовал, имел семь душ детей. Он был против колхоза. А почему? Он не хотел, чтобы над ним было начальство, которое могло бы его в чём-то ограничивать. А так он всегда мог выпить, сколько хотел, ну и, конечно, чудил. Например, отца заставили сдать корову и коня в колхоз. Отец сдал. А на следующий день эти комбеды нашу корову зарезали и съели. Ну и что, что корова не их, общая. Это ж мясо, это ж бесплатно. И поэтому получилось, что комбеды создавали обстановку, при которой нормальные люди действительно не хотели в колхоз. А вообще люди трудились. Кто не пил, кто был трудолюбивым, тот трудился. Такое вот получилось разделение. Почему мы переехали в Киев? Отец был довольно активный человек в селе. Но его комбеды предупредили, или ты прекратишь свою агитацию, или тебе будет плохо. А за что он агитировал? Когда ещё село принадлежало пану, он построил: восемь коровников, две конюшни, свинарник. После победы Революции, люди начали растаскивать эти строения на кирпичи для своих построек: тот взял, второй взял. Мой отец и его друг, был такой Головюк, стали уговаривать людей: «Давайте, не будем разбирать. Пусть это всё будет для общего блага. Коровники, конюшни, свинарники – это же готовое предприятие». «Нет! Ты…». В общем, на отца насели, из села выгнали, а постройки разобрали по кирпичику. А если бы послушали отца, оставили бы всё целым, колхоз заработал бы и имел бы доход. Потом уже одумались, стали наново строить эти коровники, но нас к тому времени в селе уже не было. Так вот отец попал в Киев, а в Киеве жил его старший брат.
Дядька мой переехал в Киев ещё до революции. А мы с отцом в Киев прибыли, когда я был в 3-м или в 4-м классе. Дядьки в живых уже не было. Он был пожарным, и погиб где-то на пожаре. Отец до этого ездил в Киев и завёл какие-то знакомства. Благодаря этим знакомствам отцу выделили в Чеховском переулке комнатку в глубоком подвале, и мы в этой комнатке жили до начала войны.
Фотография школьников Артиллерийской спецшколы №13 г. Киев.
И.П. Воровский сидит в центре.
А.С. Братья-сёстры у Вас были?
И.П.В. Брат был, старший, 1918-го года рождения. Он окончил пищевой институт им. Микояна, получил звание лейтенанта, впоследствии погиб в боях под Ленинградом на Пулковских высотах, где и похоронен. Я даже знаю место его братской могилы. Там ещё мемориальная табличка висит.
А.С. Где воевал Ваш отец?
И.П.В. Трудно сказать. Знаю только из его рассказов, что ему во время войны крепко досталось где-то под Смоленском. Мать уехала в эвакуацию, а отец… был ли в армии, то ли нет, я не в курсе. По-моему, он был в плену. В Киеве он объявился где-то незадолго до его освобождения нашими войсками [осень 1943 года], и его сразу забрали в армию. А демобилизовался он потом тоже в Киеве. После он так ничего и не рассказал. Он, вообще, не любитель был рассказывать.
А.С. Какие чувства были, когда война началась? И как вообще узнали, что началась война?
И.П.В. В первые месяцы войны я был уверен, что всё скоро закончится, немцы будут разбиты и прогнаны. Но, получилось совсем не так.
21-го июня мой друг и сосед по дому Сырчин Саша, праздновал окончание военного училища. Он был старше меня, приехал в Киев, получив назначение в штаб Киевского округа. Ну и пригласил меня. Праздновали мы в нашем доме на третьем этаже. А третий этаж этот выходил окнами на площадку, где сейчас крытый рынок на Сенной площади. А тогда рынка не было, там стояла кавалерийская войсковая часть. Первые бомбы упали на её территорию. Было очень много жертв...
Мы сразу услышали взрывы, вылетели стекла из окон. Никто не понимал, что происходит. Ходили слухи, что идут манёвры, учения. Потом послышался гул. Он отдалялся в сторону промышленного района Шулявки, где находились крупные киевские заводы «Большевик» и номерной авиазавод, рядом с ними – киностудия Довженко. В том районе началась мощная бомбёжка. Мы повыскакивали из квартир, выбежали на крышу нашего дома. С крыши был хороший обзор, как на ладони лежал весь Чеховский переулок и дальше вниз Львовская площадь. Отлично был виден «Евбаз», бывший Еврейский базар, сейчас это площадь Победы. Там всё уже было в дыму, в пыли. В общем, когда мы вернулись и стали рассказывать взрослым, что происходит, то всем стало ясно, что это не манёвры, а война. Саша сразу оделся, ушёл в штаб Киевского Военного округа, который был недалеко от нас. Саша как туда ушёл, так я больше его и не видел. Он потом попал в плен. Мы встретились уже только после войны. Плен его совсем сломал. В общем, он ушёл, а мы остались. Я с утра пошёл в школу. А в школе из нашего личного состава сразу начали формировать истребительные отряды. В них зачислили и немного настоящих военных, из гарнизона города. В то же время, мы были как бы отдельным подразделением, и держались особняком. Ну и всё, началась война!
А.С. В истребительных отрядах оружие выдавали?
И.П.В. До тех пор, пока я там был, нет. А потом, говорят, дали. У военных гарнизона оружие было. В артшколе было три класса на каждой параллели. Мобилизовали, по-моему, только девятые и десятые классы. Это примерно, сотни две – две с половиной. Мы уже были в обмундировании. И, по-моему, где-то в конце июля, нам даже начали понемногу выдавать оружие. Но не всем, а отдельным подразделениям.
А.С. Кто был командиром?
И.П.В. Да я его видел только один раз в Пирогово, где нас сосредотачивали. Уже оттуда мы отправлялись по приказу начальства, куда пошлют. Это было в самом начале войны, примерно июль-август месяц. [Скорее всего июнь-июль 41-го. Штурм Киева начался 31.07.1941. Прим. – А.С.]. Мы приводили в порядок и подготавливали оборонительную линию. На земляные работы мобилизовали большую массу гражданского населения. Они копали траншеи, ходы сообщения, разные укрытия.
На патрулирование города нас не отправляли. Мы патрулировали только линию ДОТов, она шла дугой налево и направо к Днепру. Мы патрулировали эти ДОТы, следили, что бы туда не проникали посторонние. А перед ним множество людей и по ту и по эту сторону речки [река Вета] готовили линию обороны. Копали ДзОТы, окопы, разные укрепления, противотанковые рвы.
Люди были в основном из Киева, с окрестных сёл, деревень. Работали гражданские, а руководили ими военные специалисты. Для них была организована кормёжка. Тут же они работали, тут же и спали. Потом сменялись новой партией. Сколько длилась смена, не помню.
Мы практически не копали: честно говоря, просто гуляли, патрулировали ДОТы. Мы и жили в ДОТах или возле них в шалашах. Нам даже не запрещалось иногда проведывать родных, мы же киевляне. Так что ходили домой на денёк, на два.
А.С. Электрическое освещение в ДОТе было?
И.П.В. Освещение работало, но его надо было экономить. Зайченко, командир нашего школьного дивизиона, нам говорил, что свет даёт батарея. Что ещё я вспоминаю, говорили, что там было ещё какое-то помещение, за железной дверью, и в нём находились энерго-коммуникации. Видимо туда был подведен кабель. И электропитание, и водоснабжение, всё было за этой железной дверью. Но мы её не открывали, не знали точно, что там и не пользовались этим. ДОТ был сухой, воды на полу не было.
Колодца в ДОТе не было. Там было водохранилище, небольшая такая железная цистерна защитного цвета, смонтированная на полу. В ней был кран с вентилем, через который набирали воду. Входной лючок был закрыт. Это я чётко помню.
А.С. А артиллерийские позиции рядом были?
И.П.В. Пока мы патрулировали, не было. [Рядом с ДОТ №179, где проходит интервью, монумент, сваренный из шрапнельных стаканов, бронебойных болванок, ствола пушки, посвящённый артиллеристам, сражавшимся в этом месте.]
А.С. Какие дополнительные задачи вам ставились кроме патрулирования?
И.П.В. Производство дополнительных работ, рытьё ходов сообщения, земляные работы по устройству ходов сообщения между ДОТами. От этого ДОТа [ДОТ №179 типа «мина» возле с. Вита Почтовая – 220 метров подземных ходов] вправо на Святошинский район шла линия обороны. Дальше отсюда влево, не помню, на каком расстоянии, был ещё один ДОТ, и в другую направо ДОТ, и дальше должно быть такое село Горенка, там тоже был ДОТ [Речь идёт о Киевском укреплённом районе – 250 ДОТов, НП и прочих сооружений]. ДОТ, возле которого мы стоим [ДОТ №179 типа «мина»], был очень большой, вместительный. В нём могла поместиться, мне так кажется, стрелковая рота. Но оборудован он ещё полностью не был. Кое-какие доработки сделали мы, под командованием военных инженеров.
А.С. Вы уверены, что этот тот ДОТ, в котором Вы тогда были?
И.П.В. Тот. Я же сразу узнал место, и показал где вход у него, хотя всё очень сильно изменилось с тех пор. Получается, что ДОТ теперь находится слева от дороги. [От трассы Одесса-Киев, если ехать в Киев] А тогда была старая дорога. [Действительно, новую Одесскую трассу построили после войны в новом месте] Там с другой стороны от неё был ДОТ [ДОТ №180]. И туда мы ходили.
А.С. Вы не помните, сколько пулемётов внутри стояло?
И.П.В. Их тогда ещё не было. Там в конце хода – небольшая шахта наверх [2,5 м]. Наверху – ДОТ. Я хорошо помню его амбразуры в три направления. Но оружия в нём ещё не было. Стояли какие-то пулемётные станки, ещё какое-то оборудование. С боеприпасами мы дела не имели. Только когда сами получили личное оружие. Только тогда! Оружием занимались только настоящие военные.
А.С. Здесь должна была быть переправа, мост. Не помните её?
И.П.В. Нет. Я знаю, что вода была видна, и видно было, что с той стороны траншеи тоже роют, тоже ведут земляные работы.
А.С. Гарнизон ДОТа Вы видели или нет? Солдат, которые должны были здесь воевать?
И.П.В. Мне кажется, что обороняться в ДОТах должен был полк. Гарнизон этого ДОТа я не видел. Основная база гарнизонов ДОТов была в Пирогово, а сюда выходили только дежурные наряды. Они не готовили ДОТы, а просто дежурили.
А.С. Когда линию закончили укреплять, когда земляные работы были закончены, куда Вас перевели? [Похоже, что спецшкольников в июле 1941-го года перевели с южного фаса обороны Киева на северный, где в первой половине августа, во время генерального штурма Киева, было относительно спокойно. Поэтому, в памяти у И.П.В. это время не отложилось в воспоминаниях. Воспоминания других спецшкольников подтверждают эту гипотезу].
И.П.В. Это было в первых числах сентября. Обстановка с каждым днём становилась всё тяжелее. Чувствовалось напряжение. Один раз наши командиры начали поднимать нас ночью. Была слышна сильная стрельба, шум. Нам разъяснили, что на нашем участке высадился немецкий десант, и истребительный отряд, назвали какой-то номер, вступили в бой с этим десантом. Мы выдвинулись маршем. Дошли и вступили в бой. У нас к тому времени даже была пара винтовок, ещё какое-то оружие, и мы, фактически, этот десант весь уничтожили, с помощью местного гарнизона. Сказать, что я в том бою участвовал не могу. Но я, как и каждый из нас, старался сделать что-либо полезное. Мы погнались за группой парашютистов, и я почувствовал, что меня ранило в руку. Это было осколочное ранение, парашютисты кидали в нас гранаты. Как раз в это время в тыл отправляли эшелоны с ранеными при штурме Киева солдатами. Ну и один эшелон проходил мимо нас, и меня определили в него, как раненого военного, всё-таки мы же были в форме. Меня положили в этот поезд, и где-то за Полтавой в дороге, прошло уже некоторое время, мы узнали, что Киев окружён и готовится сдача города.
Меня эвакуировали на Волгу в Куйбышевскую область [сейчас это Самараская область], городок – Красная Глинка. Там были поселения, в которых жили расконвоированные заключённые. В этой Красной Глинке было много бараков, и деревянных домиков – частный сектор. Нас там расселили, создали госпитали. В один из них я и попал. На тот момент я уже был, фактически, военным.
В начале 42-го года меня вылечили, перевели в училище. В Красной Глинке создали трёхмесячные курсы младших лейтенантов, и меня зачислили на эти курсы. Но так, как я был выпускником спецшколы, мне сразу присвоили звание сержанта, и я поступил на курсы младших лейтенантов в пехотное училище, будучи уже сержантом, а выпустился -лейтенантом. Где-то весной состоялся выпуск, и меня распределили в Москву. Тогда готовилась какая-то операция, но мы в этой операции не участвовали, и находились в Московском гарнизоне.
А.С. Где именно в Московском гарнизоне? Не помните?
И.П.В. Я знаю, что нас в баню водили, недалеко… Ну, в общем, в центре Москвы. Нас там было много. А потом, когда под Москвой обстановка стабилизировалась, образовался Калининский фронт. На нем находилась войсковая часть, в которой я воевал до конца войны.
А.С. Настроения на фронте какие были в 41-м году, в 42-м? Подавленное, или были уверены в победе?
И.П.В. Настроение всегда было боевое, и каждый считал, что он делает большое дело.
А.С. Какие чувства Вы испытывали в боевой обстановке: страх, переживания, ненависть.
И.П.В. Что сказать. Если говорить для патриотизма, то страха не было, а если по-честному, то конечно был. Только услыхал, что на тебя летят снаряды, пули засвистели, сразу в землю впечатываешься. Потом, когда уже всё закончилось, начинаются смешки, подколки. Начинаем друг друга подначивать: «Ты там жопу выставил. А ты в штаны наделал». Всё от боя зависит. Если наступательный бой, атака, то там какого-то такого ощущения страха нет. Ты должен выполнить задачу в любом случае, и как-то не до страха. А в обороне страх сильнее. Ну и некоторые не выдерживали, стрелялись - самострелы были. Обычно простреливали руку.
Говорят, что таких судили трибуналы, а потом отправляли в штрафные роты. Мне кажется, что это всё пустые разговоры… про расстрелы, про жестокость. Лично я такого не видел.
Нашей 171-й Идрицко-Берлинской Краснознамённой дивизии, как и всем, была придана штрафная рота. Штрафники, как и мы все, находились в траншеях. Все в бой, значит и они в бой. Все в обороне, значит и они в обороне. А то много рассказывают сейчас всяких басен, я даже устал удивляться. Рассказывает их, как правило, тот, кто по-настоящему на фронте и не был. Просто как получалось. Когда в 45-м году война заканчивалась, призыв продолжался, и в армию поступали молодые кадры. Вот поступил такой «салабон» в армию, а тут трах-бах, не успел повоевать, пороху понюхать, а война уже закончилась. Меня, как трижды раненного, комиссия сразу комиссовала и демобилизовала, хоть я и был против. А этот, который моложе меня, 1925-1926 года, пороху не нюхавший, ни разу не раненный, тот сделал карьеру, стал подполковником или, даже, полковником. А как он стал подполковником? Он что, был боевым командиром? Нет. Он в войне не участвовал, не успел, он просто был приписан к боевой части. А что-то ж рассказывать надо, вот и врёт.
А.С. Номер полка у Вас какой был? Не помните?
И.П.В. 380-й стрелковый полк 171-й Идрицко-Берлинской ордена Красного знамени и Кутузова дивизии.
А.С. В 1942-м в насколько ожесточённых боях приходилось принимать участие? Рукопашные были?
И.П.В. Что-то не припомню. Не было такого на моей памяти. Обычно делали артподготовку, мы поднимались в атаку, врывались в траншею или вклинивались во вражескую оборону. Враг отступал. Но, это уже была вторая половина 1942 года, даже, конец 1942 года. Порядка в армии было больше, учёт был полный, налажена была подотчётность, ответственность.
А.С. Какая минута, какое событие были самыми запоминающимися за время войны? Самая опасная, скажем так.
И.П.В. Самое опасное было 30-е апреля 1945 года, когда мы с Савенко и Ерёминым прибежали к колоннаде Рейхстага, там таких пять колонн стоит, и мы поняли, что мы живы. Пошла команда прекратить огонь, война кончилась. Не верилось…
А.С. Ваше отношение к врагу, к противнику, пленным?
И.П.В. Нормальное… жестокости я не позволял ни себе ни другим. Пленных не расстреливал. Пленных на моей памяти было очень много. Немцы, между прочим, очень порядочные люди. Когда война кончилась, и мы уже были на немецкой территории, мы с немцами были в хороших отношениях. Мы разделяли: фашисты – это фашисты, а немцы – это немцы. Очень порядочный народ, трудолюбивый и честный, должен сказать. Языков лично я не брал, а в разведке боем – участвовал. Подымаешь бойцов в атаку, вызываешь на себя огонь всех огневых средств противника, чтобы зафиксировать, где какая огневая точка находится. Но это ж не разведка, это обыкновенная атака. Подымаешься сам, поднимаешь бойцов, и знаешь, что ложиться нельзя. Да ещё и командиры какие-то вышестоящие сзади из блиндажа в бинокли смотрят. Потери в таких атаках были большие - 70-80% потерь после каждого боя. В основном – раненными.
А.С. Первого немецкого пленного помните? Какие к нему отношения были?
И.П.В. Первый пленный, это даже интересно. Это было под Старой Руссой. Приволокли немца, который мог на русском языке разговаривать. Он сразу согласился с нашим агитатором сотрудничать, и потом через линию фронта, через мегафон обращался к своим, предлагал сдаваться в плен. Так что, вот такого немца я видел.
А.С. Во время войны у Вас оружие какое было?
И.П.В. У меня кроме пистолета маленького ничего не было. Какой-то… я даже не знаю марки. Иностранный какой-то. Я его достал где-то в конце 43-го, начале 44-го в каком-то бою. А-а-а-а… Уже в Прибалтике мы воевали, там мне и попался этот пистолет, я его отобрал у немцев, во время боя. А когда я получил взвод под Старой Русой, у меня сразу появился Ильюшка – мой ординарец. И вот у него был ППШ, а я себе ничего не брал. Зачем. Ординарец всегда со мной, у него автомат. Мне оружие зачем? Я ж только командовал. Если надо поднять людей, что… обязательно с пистолетом поднимать?
А.С. А Ваши бойцы попадали в плен?
И.П.В. Был у меня случай под Старой Русой на Ловать-реке. Солдат перебежал к немцам, когда мы стояли в обороне. Звали перебежчика Андреем, и где-то десять лет спустя, когда уже война давно закончилась, меня вызывали и допрашивали по его поводу. Мне вроде даже грозили какие-то неприятности, потому что каждый потерянный боец учитывался, и ты должен был знать наверняка: убит он, захоронен, ранен или ушёл в госпиталь. А если не захоронен и не ушёл в госпиталь, то куда он тогда делся? Писали – пропал без вести. О таких «пропавших без вести» надо было обязательно сообщать СМЕРШу. Но я не сообщил. Если б в СМЕРШе узнали бы тогда об Андрее, затаскали бы. Вот позабыл его фамилию. Украинец какой-то...
А.С. С техникой боевой противника приходилось сталкиваться? С автоматами, пулемётами?
И.П.В. Ну как. Если попался тебе автомат или ещё что-нибудь, то используешь, пока есть боеприпасы. А боеприпасы кончились – бросаешь. Мы не брали такое оружие на вооружение и не таскали с собой.
А.С. Какое оружие считалось лучше наше или немецкое?
И.П.В. У немцев был пулемёт МГ-34. Он обладал очень хорошей скорострельностью. А так, что? У них было, конечно, превосходство в технике. По арт. обстрелам это было заметно. Если мы считали каждый снаряд, если мы должны были точно знать, куда мы стреляем, потому что снаряды берегли, то немцы стреляли по площадям. Вот они оборону займут, разобьют нашу оборону на квадраты, и пошли обрабатывать. У нас, иногда, даже была возможность, зная такую их педантичность, предугадывать на какой участок будет артналёт, а на какой не будет, можно здесь проходить, или лучше обождать. Расскажу тебе такой анекдотичный случай. Зам. командира полка у нас был, еврейчик такой, хитрый. И как только атака, он куда-то пропадал. Как только мы в обороне, он уже тут как тут, проверяет, как посты поставлены, суетится, командует. Во время войны у нас, не знаю как сейчас в армии, а тогда был заведён порядок – если только остановилась где-то часть, тут же дежурный или кого назначишь, вырывает ямку, чтобы было куда дела делать. И когда заняли Ракентиль, встали в оборону, то от штаба батальона до передовой вырыли три такие ямки-туалета. Можно было посрать, а если арт-налёт, то туда же и спрятаться. А Бушков, начальник штаба батальона, почему-то очень сильно был зол на этого майора. И как-то раз он моему ординарцу говорит: «Илюша, вот как пойдёт он [майор] проверять посты, и ты пойди за ним. Но пойдёшь только, когда я скажу». Что-то он там Илюше объяснил, а потом нацелил этого майора, и Илюшу вслед за ним, на участок, который немцы должны были обработать артиллерией и где были вырыты эти ямы-туалеты. Ну, Илюша и положил этого майора в яму с говном. Как начался артобстрел, так этот майор ласточкой в неё влетел. «Засранный майор», его потом так и звали. Он с перепугу как ширанул в эту яму, так всю и расплескал.
А.С. Какие сложности с климатическими условиями возникали? Как холод переносили, жару, болото?
И.П.В. Болото, как болото, как тебе рассказать? Что в болоте, что на суше, что на озере… Под Старой Русой, к примеру, в основном болотистая местность. Там делали не землянки, а деревянные срубы. Срубов пять-шесть укладывали на дно блиндажа, а потом сверху уже клали бревна в два-три наката. А так, если воды много, то кидали ветки, еловый лапник, устраивались. Были такие местности, где нельзя было обойти воду, приходилось топтаться по воде.
Я хорошо помню только, что если зимой на ночь приходилось останавливаться где-нибудь на переходе, то мы накидывали горой еловый лапник. Потом двое из отделения, а отделение, как правило, состояло из пяти-шести человек, снимают шинели, кладут их на лапник. А остальные тоже снимают шинели, и все этими остальными шинелями укрываются. Обувь обязательно надо было снимать. Ночью дежурного заставляли следить, чтоб никто не обморозился, и командир старался ходить, будить, чтобы не заснули, не обмораживались. Знаешь, ты сейчас задаёшь вопросы, а я думаю – мороз был сорок градусов, двадцать, десять… какая мне разница, я же ходил, спал, жил, и воевал.
А.С. Самое опасное для Вас немецкое оружие, какое было?
И.П.В. Из немецкого? Пулемёт. Любой пулемёт. Когда поднимаешься из окопа и движешься вперёд, кажется, в тебя тысячи, сотни тысяч пуль летят навстречу, страшно. А миномёт, это не страшно. Как услышал, что мина летит, послушал, куда именно, спрятался, переждал. Ну а танковые атаки мне выдерживать не приходилось.
А.С. А встречали, чтобы немцы использовали наши танки, пушки, стрелковое оружие?
И.П.В. Нет. На моей памяти такого не было.
А.С. Скажите, какие-то приметы, предчувствия были? Не было такого?
И.П.В. Нет, не было. И суеверий не было. Я сам не суеверный.
А.С. Со снайперами немецкими, с их работой приходилось сталкиваться, особенно на Калиниском фронте, где была позиционная война?
И.П.В. На Калининском фронте мы больше находились в обороне, чем в наступлении. Всегда прокладывали дорожки к соседям. Выбирали такие места, чтобы быть уверенными, что снайперы со стороны немцев нас не увидит. Но один раз, под Старой Русой, я только вышел из-за забора, такие заборы специально ставили, и немецкий снайпер чуть в меня не попал. Пуля щёлкнула то ли в забор, то ли в опоры забора, короче, где-то в дерево какое-то он попал. Обычно забор ставили, если подозревали, что на этом участке немцы могут простреливать пространство. Мы тоже искали, где бы наши снайперы могли немца достать. Так и немец. Ну и мы искали способ защиты от снайперов, чтоб можно было ходить не пригнувшись, спокойно. Там где есть траншеи, всё хорошо, но везде ж траншеи не будешь рыть. Если открытое место, то что-нибудь делали, чтобы закрыть обзор. То ли ищешь, чтобы бугорок был. Вот, например, на реке Ловати, когда мы там в обороне стояли, склон был в нашу сторону, и можно было спокойно ходить вдоль берега. Ну а немецкие снайперы, я бы не сказал, что они нам сильно докучали.
А.С. Боекомплект как пополняли?
И.П.В. В каждом батальоне была рота ездовых с подводами, и они возили боеприпасы за батальонами. Привезли, выгрузили, вернулись назад, загрузили, привезли, опять выгрузили. Транспорт в основном был гужевой. Перебоев с припасами фактически не было. А вот с едой могли быть перебои. Правда, только тогда, когда, действительно, мы далеко отрывались. Прорвались далеко вперёд, кухня отстала, или приготовить не успела, или территория такая, что проехать нельзя. Всё-равно, справлялись. Когда сухой паёк дадут, когда старшина, который за кормёжку ответственный, подсуетит что-нибудь. Мне не приходилось так чтобы уж совсем голодать.
А.С. В сух. пай. что входило?
И.П.В. Сухой паёк давали, когда не было возможности покормить, как положено, горячей пищей, или если в поход собирались куда-то. В сухой паёк бывал разный – то кусок сала положат, то кусок хлеба. А доп. паёк, это давали офицерам. Там был табак, печенье, консервы всякие. Я один раз объелся консервами, это была «горбуша в собственном соку». Так объелся, что отравился. После этого долго потом не мог её есть.
А.С. А американская тушёнка попадалась вам?
И.П.В. В основном американская тушёнка и была, такая ветчина, нарезанная тоненько и скрученная в трубочку в круглой банке. Печенье, это галеты, тоже американские. Шоколад, не помню, может и был. Табак был настоящий, в пачках, не махра. Я тогда курил, сейчас уже бросил.
А.С. Денежное довольствие Вы получали?
И.П.В. Да, получали. Между прочим, деньги платили каждый месяц.
А.С. Сто грамм давали? Там реально было сто грамм, или больше?
И.П.В. «Наркомовские» давали каждый день, но было там не сто грамм. Старшина каждый день получал еду на роту, на столько человек, сколько в роте числилось живыми, и на каждого живого получал «100 грамм». Утром старшина каждому выдавал положенные «100 грамм», столовую ложку сахара и хлеб. Это то, что солдат получал с утра, до завтрака, а потом уже полевая кухня давала кашу или суп, одним словом, горячее. Сахар выдавали, чтобы было с чем попить чай два-три раза за день, а вот «100 грамм»... Дело в том, что 100 грамм – это наркомовская норма, для поднятия духа каждому солдату. Приказом Сталина положено было 100 грамм водки, но командующий армией старался, чтобы у его тыловой службы всё время был какой-то запас спиртного. Откуда он возьмётся? Брали грамм с каждых ста грамм. Полковые снабженцы тоже себе что-то оставляли, да ещё и старшина должен что-то заначить, и выходило, что получали мы реально грамм по 85-90 на нос.
А.С. Были случаи, когда о потерях в наступлении Вы сообщали с задержкой, чтобы получить пайку на выбывших?
И.П.В. Конечно. Один раз я чуть не поймался на этом деле. Не помню, что то с комбатом Яблоковым случилось, мы бой тогда закончили неудачно, отошли на запасные рубежи. Это было в Прибалтике. Мне тогда только-только роту дали. И получилось так, что мы знали, что утром получим задачу на прорыв, и ночью должно подойти пополнение. А если будет пополнение, значит надо, чтобы материальная часть, продукты были для него получены. Ну и старшина мой говорит… Ну да, а вечером всегда в полк подают строевую – сколько у тебя осталось активных штыков. Каждый вечер. И если ты показал, что у тебя сто штыков, то задачу ты получишь на сто штыков. А если ты показал, что у тебя сто штыков, и задачу получил ты на сто, а у тебя их нет… можно было попасть. В общем, сделал я, как старшина сказал, не показал выбывших в тот день, чтоб было что пополнению дать, а пополнение ночью не пришло, и задачу нам поставили, на всю катушку. Меня тогда комбат прикрыл. Комбат - Яблоков, когда уже вернулся, сказал: «Я ж, говорит, забыл тебя предупредить, что ты смотри. Старшина у тебя такой, немножко хитрож..й».
А.С. То есть делали иногда, но был риск?
И.П.В. Делали, конечно, делали. Я ж говорю. Если с водкой, знали что отрава, и всё-равно пили, то тут – тем более. Были у нас случаи отравления спиртным, и смертельные были. Что пили? Взяли, к примеру, станцию. Цистерна трофейная со спиртом стоит на путях. Ну и всё, и полезли, и давай. А там или спирт был метиловый, а может просто понапивались до смерти. Бывало, наступление идёт, войска наступают, а один наберётся до того, что привяжет себя рукой к телеге и тащится следом, чтоб не дай Бог не отстать.
А.С. Какой была роль боевого товарищества, взаимовыручки. Друзей теряли на фронте?
И.П.В. Ну а как же? Я в одном полку, в одной дивизии почему всю войну прослужил? У нас была возможность всегда, при выписке из госпиталя, сопроводиловку получить. И я всегда следил за тем, где наша дивизия находится. И когда излечивался, уезжал по сопроводиловке только в свою дивизию. И там меня сразу строевой отдел зачислял в строй, в мой полк. Поэтому, я всё время был в одном полку, в одной дивизии с самого начала до самого конца. А иначе, отправят в запасной полк, а из запасного полка уже куда пошлют, туда и пошлют. Были у нас и потери. Ивасик командир мед. взвода - погиб, командир батальона Яблуков – погиб. Кто ещё? Из ротных, Николаев – погиб.
А.С. Взаимовыручка была, между солдатами? Вас как-то поддерживали свои? Вы их? Паёк дополнительный офицерский с солдатами делили?
И.П.В. Сколько, я помню, раз в месяц или раз в полмесяца давали нам доп. паёк, там были табак, сахар, консервы. А у меня 4-5 подчинённых. Естественно, что тут же вскрывали консервы все эти, и все вместе ели. С солдатами отношение было дружеское, потому что спали в одной землянке, а иногда – и на одной кровати. И когда я был ротным, не было у меня отдельной землянки. В роте есть штаб роты, человек 5-6 штабных. Это и ординарец, и связисты, и радисты, и телефонисты, считай – тоже взвод, только штабной. Вот все вместе и жили, и наступали, вместе были в обороне. Кто выбывал – заменяли.
А.С. Ну а когда пошли уже на повышение на зам. ком. батальона?
И.П.В. Так у меня ж ординарец, и я всегда к какому-нибудь из подразделений, к какой-нибудь роте придан. Там тоже было с кем пайку делить. И порядок у нас был. Я знал, что я ни одного солдата не имел права обругать, только по-хорошему разговаривать. Я всегда мог от него потребовать положенное, если он что-то нарушил. Но чтобы я жил отдельно? У меня никогда не было отдельной от взвода землянки, все 5-6 человек жили вместе.
А.С. Скажите, а такие понятия как «тыловая крыса», «штабная крыса» были у вас, «окопная братва»?
И.П.В. Нет, это что-то непонятное. Комсорг полка и парторг полка они были очень ответственные общественные работники. Они всегда умели организовать в обороне сцену, уголочек для отдыха какой-то, вели всякую пропагандистскую работу, в общем, нормально всё было.
А.С. На сцене кто выступал, сами солдаты, или приезжали артисты?
И.П.В. Нет, сами солдаты, самодеятельность. Кто-то петь мог, кто-то трепаться мог. У нас очень долгое время Галя Коваленко - Ивася, сейчас она где-то тут под Кишинёвом живёт. Ивасик - муж её, был командиром санитарного взвода, погиб. И она всегда пела, как только какой-нибудь концерт был, «Позарастали стёжки-дорожки, где проходили милого ножки». Это была её песня, и все это знали.
А.С. Скажите, а второе ранение Вы где получили?
И.П.В. Под Старой Русой, на Ловати и потом третье в Прибалтике. На Ловати меня ранило в ногу. Лазили мы на прикрытие языка, и у немца, которого взяли, оказался нож на поясе, который у него сразу не нашли. Он этим ножом проткнул мне ногу, успел ударить.
А.С. Так Вы что, участвовали во взятии языка?
И.П.В. Я в прикрытии участвовал, прикрывал. Я должен был обеспечить огневую поддержку. А когда языка схватили и потащили к нам, и мы уже вышли за заград. линию, он изловчился, каким-то образом, вырвался из рук этих хлопцев, что его держали, и ударил меня. Ни звания, ни имени его, ни куда он потом делся, я не помню.
А.С. А вот Вы говорите, Вы за языком ходили. Вы когда группу прикрывали, которая непосредственно к траншеям пробиралась, у Вас какое оружие было? Вы ж не с пистолетом ходили?
И.П.В. Ну, Илюшка был… И… Да, да, не с пистолетом. По-моему у меня тогда был какой-то немецкий автоматик с рожком. По-моему так. Я не помню. С эти раненим я попал в медсанбат, в каждой дивизии был такой санитарный батальон. Сделали мне укол, забинтовали, и всё, свободен. Третье ранение, в Прибалтике, чуть потяжелее было. Попал я под арт. налёт, и меня осколком в голову лупануло. Я тогда уже был ротным. Мы были в обороне, но готовились к общему наступлению .Это ранение я уже залечивал в армейском госпитале, там, где у меня жена служила.
А.С. А где именно? В каком населённом пункте он тогда находился?
И.П.В. Кликоляй, Доблин, Жигари. Он перемещался вслед за армией. Я был раненный, и, кроме того, контуженный. Когда госпиталь располагался в Кликоляе, я познакомился с женой. Там был тыл, целые дома, клуб, ну и там, в клубе на танцах я с ней первый раз танцевал. Потом подлечился, и меня сразу выписали. В госпитале было хорошо, всегда светло, всегда музыка играет, кормят от пуза. Бельё постельное всегда чистое. Ну и последнее ранение я получил в боях за Берлин, аккурат у входа в горящий Рейхстаг утром 30 апреля 1945 года, под самой колоннадой, где наши хлопцы флажок привязали. Мне в ягодицу попал маленький такой осколочек гранаты. Я его сразу даже не почувствовал. Мне его потом выковыряли и рану перевязали.
А.С. Женщины на войне в полку у Вас были? Не возникали из-за них конфликты?
И.П.В. Женщины были. А как же? Без женщин нельзя. А конфликтов лично у меня никогда ни с кем ни из-за чего не было. Я и не слыхал, чтобы у нас в части кто-то конфликтовал. У командира полка [соседнего756-го стрелкового полка соседней 150-й сд.], он 1902 года рождения, ему уже было 42-43 года, у него была Зина 1925-го года рождения. Она числилась как бы ординарцем, а на самом деле, он жил с ней, и все об этом знали. Если в обороне, то она у него в землянке. Если переход, она на лошади ехала всегда с обозом. А семья была где-то тут, в Киеве [в Золотоноше, Черкасской обл.]. Он, между прочим, стал Героем Советского Союза. Уже после войны тут у него жена была, и Зина с ним жила. Я поддерживал с ним и в мирное время знакомство. Он помер давно [15 октября 1991г.] - Герой Советского Союза Зинченко Фёдор Матвеевич.
А.С. Письма Вы домой писали с войны?
И.П.В. Письма писал, потому что я знал, что мать находилась в эвакуации. Её эвакуировали тоже куда-то под Куйбышев.
А.С. В окружение, в полуокружение – мешки Вы попадали?
И.П.В. Нет, не попадал. Ни в окружение, ни вмешки, ни в засады, сам засады не устраивал. Всё было обычно, буднично. Обычная позиционная война.
А.С. Какой боевой путь прошёл Ваш полк?
И.П.В. Сейчас мы с тобой быстро и точно всё выясним. [Достаёт красиво оформленный альбом.] Один про штрафные роты, ну такую ересь написал, я с ним переписывался, ругал я его, что такую неправду писать нельзя было. Так, вот, посмотри, это я себе записал где мы воевали: Калининский фронт, Старая Руса, Демянск, Люберцы, ХІ.43 – Великие Луки, Идрица – ІІ-й Прибалтийский фронт, Себеж, Резекне, потом ІІ.1944 - ІІ-й Прибалтийский фронт, Добеле, Ауце, потом 31 декабря 1944 года І-й Белорусский фронт – Седле, Варшава, март 1945-го года – Маринер І-й Белорусский фронт, 16 апреля 1945 года – Кюстрин, Зееловские высоты, 30 апреля 1945-го года примерно в 10:00 гарнизон Рейхстага капитулировал.
А.С. Вы, получается, участвовали в штурме Зееловских высот?
И.П.В. Ну а как же. 16 апреля 1945 года начали под Кюстрином, прорвали оборону, через речку и на Зееловские высоты. Зееловские высоты, нас там немножко даванули, но мы прорвались, пошли дальше.
А.С. Скажите, а то, что в кино показывают, было, когда ночью наступают солдаты и сзади в спину им светят прожекторы?
И.П.В. Разве я не говорил? Тогда слушай. Берег Эльбы такой высокий, как Владимирская горка [высота Владимирской горки – 70 метров над уровнем Днепра]. И в ночь на 16-е апреля мы расположились на берегу между деревьями. Укрытий не делали. Мы знали, что уже утром идём на исходные рубежи, идём вперёд. Тут начали подвозить и монтировать прожекторы. Тянут и тянут и тянут, разворачивают в лесу вдоль берега. А когда, часа в четыре, или в полпятого, а может и в пять мы получили сигнал, и началась арт. подготовка, в это же мгновение эти прожекторы все разом вспыхнули в сторону немцев за речку и осветили всю их оборону и всё, что там было - ослепили немцев. А тут ещё посыпались тысячи, десятки тысяч снарядов. И поэтому речку мы форсировали возле города Кюстрина без потерь. Уже потом, когда мы начали наступать по берегу, перебежками продвигаться ближе к Зееловским высотам, тогда только мы почувствовали сопротивление немцев. Это всё придумал Жуков, и оно сработало.
А.С. Расскажите о Рейхстаге. Как брали.
И.П.В. Значит 28 апреля 1945 года мы вышли в район здания Швейцарского посольства и оттуда мы уже хорошо видели Рейхстаг. И нас разделял с этим местом, с этой площадью Рейхстагской [Плац дер републик] мост через Шпрее. Назывался он мост Мольтке. Мы хотели пойти на мост, но два командира рот Коля и Алёша, по-моему, Гончаренко… в общем, эти командиры рот… а мне была подчинена эта группировка, штурмовавшая Рейхстаг… они ко мне обратились, говорят: «Давайте не будем лезть на мост, потому что если он заминирован, то нас взорвут. Давай дождёмся ночи, и посмотрим как будет». И уже когда затихла перестрелка, видим что из Швейцарского посольства [оно с Рейхстагом на одном берегу Шпрее], начали солдаты вытаскивать пакеты швейцарских часов. Полно уже понабирали себе кто куда. У меня старшина телегу на это дело пожертвовал, и полную телегу часов нагрузил, они в пакетах таких были завёрнуты. А утром, ещё темновато вроде было, но мы увидели, что там солдаты наши бегают. Мы ж наблюдение всё время вели за Рейхстагом. Оказалось, это Колины солдаты перешли на ту сторону. Они ещё ночью, каким то образом, просочились на ту сторону.
А.С. Это Вашего ротного?
И.П.В. Да, и мы тоже туда пошли. Где-то метрах в 50-ти от берега стоял танк подбитый немецкий. И за ним дальше, если пробежать, метров 100 – Рейхстаг. Это уже где-то 4:00 – 5:00 было, светало. Ещё до боя солдатам раздали флажки. Солдаты написали на них свои фамилии. Это накануне 28-29 апреля флажки раздавали, когда формировали группы. На флажке написана твоя фамилия, и если ты прибежал к Рейхстагу первый, и тебя убило, то флажок покажет, что ты всё-таки дошёл и Рейхстаг взял.
Вот Савенко с Ерёминым и говорят: «Сейчас подползём к этому танку, узнаем, что в нём». Ну а мы сидим в соседних разбитых домах, прячемся. Оказалось, что этот танк стоит на такой яме, вроде воронки, то ли его ремонтировали там, то ли чёрт его знает. И они туда нырнули. А в это время уже совсем рассвело. В тот момент, когда мы увидели их и поняли, что они до танка добрались и сидят под ним в воронке, нас уведомили из армии, что должен начаться арт. налёт на Рейхстаг для подготовки атаки. Начался интенсивный обстрел.
А.С. Они рядовыми были?
И.П.В. Рядовыми. Ерёмин – сержант, а Савенко – рядовой, обычные солдаты из роты Коли Гончаренко. В группе, которую я возглавлял, было три роты. Практически весь батальон. Всего в полку было три батальона, девять рот. Командир батальона был чуть-чуть сзади, где-то рядом. Его задача была координировать наши действия с артиллерией, авиацией. А я должен был идти с теми, кто впереди. Моё дело было проследить, чтобы солдаты поднялись в атаку, не дай Бог не струсили, не залегли. Хоть и было создано это подразделение из этих трёх рот, но оно наступало, как одно целое.
Ну и когда начался арт-налёт, Савенко и Ерёмин выскочили из-под танка. И я смотрю, там пять колонн стояло, и Ерёмин взял флажок и на левую колонну его приматывает. У них не было чем привязать, а у Ерёмина забинтована была голова. Так он содрал с головы бинт и этим бинтом к колонне флажок и привязал. Тем временем артобстрел начал понемногу стихать. Ко входу в Рейхстаг подскочил я, солдаты. Рядом с нами взорвалось несколько немецких гранат, вот одна из них меня, видимо, и царапнула. И всё. Всё стихло. Уже было светло, где-то 10:00 утра. И тут мы получаем команду, что мы должны сдать позиции - другая часть должна нас заменить на этом участке, хотя официальной команды мы на это не получили.
А.С. Кто это передал вам? И каким образом?
И по телефонной, и голосом через связных. Ну и нас отвели. Где то в десять часов утра я с остатками наших рот стал отходить сюда на площадку к берегу реки [похоже, обратно к Швейцарскому посольству], а новая часть, которая была, как мне кажется, НКВДисты пришла на наше место. Они, видимо, получили специальное задание, принять сдачу гарнизона Рейхстага. Немцы выходили, сдавались, их разоружали, но мы уже были в стороне от этого.
А.С. То есть, первый флажок Ваши солдаты на колонну привязали?
И.П.В. Да. И в этот же день 30-го числа вечером официально нам объявили, что и Савенко и Ерёмин представлены к званию Героя Советского Союза как первые водрузившие красное знамя на Рейхстаге. Потом 1-го мая мы отгуляли мой День рождения. Войны нет – тишина. 2-го мая, не помню точно, где-то, наверное, в 10:00 – 11:00 вдруг возле Рейхстага стрельба, слышно крики «Ура-а-а-а!». Ну, мы «в ружьё!» - видимо немец какой-то недобитый прорывается. Оказалось, нет. Шаталин – командир полка, быстро сориентировался, всё выяснил и говорит нам: «Вы знаете, что там Знамя Победы вешают на Рейхстаг?» И действительно, 2-го мая устроили демонстрацию с водружением флага на Рейхстаге. Доложили, видно, Сталину, что Савенко и Ерёмин это такие солдатики, которые первыми Рейхстаг взяли. И он, видимо, дал команду: русский народ – ведущий, грузин – управляющий. Кто должен знамя водружать? Правильно, грузин и русский. И 2-го числа объявили, что над Рейхстагом водружено знамя 171-й Идрицко-Берлинской дивизии, стоп, она не Берлинская тогда была, Дрисская. Город такой есть – Дрисса. Так что знамя над Берлином официально водружала наша дивизия, но не наш полк.
И.П. Воровский, май 2013-го года
А.С. А скажите, к пожару в Рейхстаге ваша группа причастна?
И.П.В. Да. Точно не помню, как было, но когда поднялись в атаку и началась арт-подготовка по Рейхстагу, это было уже часов шесть - пол седьмого утра, в это время вспыхнуло пламя внутри Рейхстага. Оказалось, что это огнемётчик такой, Зеленко, пробрался каким-то образом к дверям и из огнемёта зажёг макет Берлина. Там на первом этаже в холле Рейхстага был такой огромный макет Берлина из каких-то горючих материалов. Ну он его и подпалил. Но это было с левой стороны, с нашей стороны мы этого не видели. Зеленко, Миша Зеленко.
А.С. С союзниками сталкивались?
И.П.В. Да, на демаркационной линии. Они с той стороны стояли, мы - с. Ну, так, чтоб отношения тесными были, так я бы не сказал, но они были нормальными. Мы стояли на Эльбе. На этом участке перед нами стояли американцы и англичане.
А.С. Из Германии посылки домой отправляли, трофеи домой везли?
И.П.В. Нет. Командиры большие привозили. А малые, такие как я… Жена у меня перину, подушек привезла, ещё что-то там, сапоги хорошие, женские. А я? У меня всегда были синие брюки галифе, такие, по форме и хромовые офицерские сапоги. Вот и всё имущество. Из трофеев разве что пистолетик был, и тот не знаю куда делся.
А.С. Награды за войну у Вас какие?
И.П.В. У меня две «Красные звезды», «Отечественная война І-й и ІІ-й степени» – бои под Старой Русой, на Ловати, это первая Звезда, потом в Прибалтике – вторая Звезда, потом Отечественная война под Берлином… По-моему, за Зееловские высоты.
А.С. Как встречали дома после войны? Какое отношение к ветеранам было в Киеве?
И.П.В. Пошёл в райисполком, был такой на бульваре Шевченко. Был, там какой-то руководитель районный на счёт квартиры. Он мне сказал: «Квартир нет». Я говорю: «Но я ж всё же фронтовик. Ордена имеются». «Ну и что, ордена вы получили, Вы их носите». Я считаю, не очень хорошее было отношение. Если б сам не прокладывал себе путь, то…
А.С. А сейчас отношение какое к ветеранам?
И.П.В. Ну сейчас, я считаю, нормально. Только как-то сами по себе эти ветераны. Сейчас всё разделено. Те, которые после войны пришли, не воевали, а числятся, как участники войны, и те, кто участвовал. Ты много таких ещё знаешь, кроме меня, кто в боях участвовал? Нет. Потому что то, что называется бой, как я понимаю бой, это значит и ты стрелял, и в тебя стреляли, и ты отступал и ты заставлял отступать. Выжить очень тяжело. Сколько землянок мы вырыли, сколько окопов, сколько перенёсли всяких бед.
Ну, и смотри. Был приказ Жукова №06 от 30-го апреля о котором все знали [о том, что Рейхстаг взят 30.04.1945г], а везде писали, что Рейхстаг взят 02 мая. И что нам надо было делать? Мои бойцы Савенко и Ерёмин фактически первые прорвались к Рейхстагу, но ни я, ни выше стоящие не могли это доказывать. Я всего лишь старший лейтенант, да ещё и демобилизовали меня. А получилось это так, после войны из части послали меня в военную академию. В сентябре 45-го года в Штеттине была создана академия. Думал, всё-таки продолжу учёбу, стану профессиональным военным, а в академии меня медицинская комиссия забраковала, и меня сразу демобилизовали. Я был старшим лейтенантом по званию. Должность большая – зам. командира батальона, а звание маленькое. Мне, как отставнику, не положено было даже содержание, то есть меня отправили домой без содержания, без специальности, без хаты, без ничего. Если б меня не послали в академию, а оставили в части, я, может быть, дослужился бы там до капитана, или до майора, а майором, я уже пошёл бы не в запас, а в отставку, и получил бы какие-то деньги. А так, пришлось очень тяжело. Мне надо было думать, как быть дальше, идти работать на строительстве, идти пытаться как-то учиться. Где-то к зиме 46-47 года я сумел устроиться плотником на стройку, строился завод, который и сейчас есть, Королёва [з.-д им. С.П.Королёва – сейчас практически стоит]. Потом меня туда взяли в цех слесарем, и когда я уже освоил профессию слесаря, мне предложили пойти на ускоренные курсы Киевского политехнического института. Я окончил ускоренные курсы, и мне выдали диплом, что я являюсь специалистом-металлообработчиком. Так я и остался на заводе. Там до конца трудовой жизни и работал. На пенсию ушёл с этого завода. Когда от «Королёва» отделился завод «Электронмаш», то я пошёл на «Электронмаш», но потом опять вернулся обратно, поэтому я проработал практически на одном и том же заводе 40 лет.
Ты говоришь, ранения. Да были у меня ранения, резали меня. А сейчас, я интересовался, положено по уставу, если тяжёлое ранение, это значит, кости побиты у тебя были, и можно жёлтую полосочку такую одеть, а если лёгкое, то красную. Сколько я чудаков видел, которые по две, по три полоски на себя цепляют. А тут есть у нас один, так у него только орденов Красного Знамени три или четыре штуки. Я тут нашего главного районного ветерана спросил как-то, откуда. «Так это они», - говорит, - «все покупают».
А.С. Какую продукцию делал «Королёва»?
И.П.В. «Королёва» делал разные радиоприёмники, но основной продукцией были различные измерительные приборы.
А.С. Скажите, а если бы сейчас появился возле Вас Ваш бывший противник, как бы Вы к нему сейчас отнеслись?
И.П.В. Смотря, как бы он себя повёл. Если бы он осознавал, что он допустил ошибку, я, собственно говоря, не обращал бы внимания на то, что он немец. Лишь бы он не оскорблял меня, мою страну, моих погибших товарищей.
А.С. Ну что, спасибо Игорь Павлович.
И.П.В. Та не за что. Если б я умел говорить, тогда да. А так, не получается у меня.
