Играть добро труднее, чем зло
19 августа исполняется 60 лет Владимиру Конкину
Обычно сдержанный в оценках, тем более похвалах, Леонид Быков очень верно подметил определяющую черту артиста Владимира Конкина: умение вживаться в положительный образ и воплощать его без надрыва, без слащавости и сюсюканий.
Так рано ушедший от нас талантливейший киноактер и режиссер Леонид Быков однажды признался автору этих строк, когда мы обсуждали его последнюю картину "Аты-баты, шли солдаты...": «Многие наивно полагают, что Сват - герой, сыгранный мной, - главный персонаж, центральная фигура картины. И потому, дескать, я за неё взялся, пользуясь властью режиссера. На самом же деле, лейтенант Суслин – стержень фильма, его сверхзадача. Ибо именно таких, как он, сражалось на фронте большинство. И во многом благодаря именно их крепости духа, их стойкости и мужеству была добыта Победа. Володя Конкин очень точно и глубоко осмысленно передал философию, сверхзадачу образа. Не будь этой безусловной удачи - фильм не получился бы».
Конкин практически никогда не прибегает к внешне броским приемам и средствам лицедейства. Почти всегда играет в строгой, временами даже академической манере. И, тем не менее, все его герои становятся очень близкими и узнаваемыми. Так повелось ещё с легендарного Павки Корчагина и с популярного в народе Шарапова.
Не о каждом киногерое сочиняются песни, рассказывают анекдоты. Конкин вот сподобился и на то, и на другое. Ленинградские «Митьки» вообще растащили «Место встречи…» на цитаты. Откуда такое умение? Что питает его творческий потенциал сорок лет, отданных искусству из шестидесяти прожитых?
Нашей дружбе с Конкиным пошёл четвёртый десяток лет. Поэтому не удивляйтесь, что обращаюсь к нему «на ты».
- Володя, я так полагаю, что если вести серьезный разговор о творчестве актера Конкина, то обойти фигурой умолчания его Павку Корчагина невозможно…
- А я уже подумал, что ты начнёшь, как нынешние молодые журналисты: «Здрасте! Скажите, как вы работали вместе с Высоцким над ролью Шарапова?» У меня более шести десятков киноролей, но спрашивают только о Шарапове…
- Не сомневайся, и мы дойдём до Шарапова, но начнём всё-таки с Павки. В последней «Литературной газете» я прочитал: «Если бы он (то есть ты) сыграл только одну роль – Павку Корчагина в телефильме по роману Николая Островского «Как закалялась сталь», - то уже остался бы в истории отечественного кино. Но и кино-, и театральных ролей у Владимира Алексеевича было и – уверены! – будет немало». Как говорится, под каждым словом подписываюсь…
- Да, Павка… Понимаешь, я прожил эту роль (заметь: не сыграл - прожил) в таком возрасте и в такое время, что даже представить что-то иное, чем то, что получилось, невозможно было. Я был тогда предельно искренен, выложился по полной.
Поверишь, я на время съемок, - а работали мы больше года,- как бы растворился в этой великой и фанатичной личности. Он меня внутренне взбудоражил, всего перестроил. Учти, я же тогда впервые в жизни познакомился с подлинным Островским, который для школьных учебников был "кастрирован" на треть. Плюс прочитал подлинные дневники, письма. Так вот, что бы мы сегодня ни говорили, ни писали, но это характер, каких во все времена - раз, два и обчёлся.
Разумеется, сыграть Павку посредственно или даже хорошо в то время - об этом нельзя было и думать. И дело тут не только в том, что нашу работу курировал Идеологический отдел ЦК КПСС, не в возможной актерской неудаче, от которой никто, кстати, не застрахован. Для меня лично всё дело было в тех тысячах, а может быть, и миллионах мальчишек и девчонок, которым предстояло смотреть фильм. Не поверив моему Павке, вдруг они не поверят ему вообще - вот что терзало мою душу.
Мне предстояло как бы заново «перепахать» личность Павки Корчагина, снять с неё пелену «забронзовелости», сложившуюся по школьным учебникам и сыграть его «живым», очень неординарным человеком. Наверное, лишь мой собственный юношеский максимализм помог мне тогда справиться со столь трудной задачей.
- А не задают тебе такой вопрос: зачем понадобилась новая экранизация? У нас ведь был художественный фильм с таким же названием.
- Который, кстати, я смотрю и поныне с интересом. И молодой Василий Лановой мне в нём нравится. Но тут, брат, вот в чём дело. Понимаешь, такого героя, как Корчагин, сыграть раз и навсегда нельзя. Как нельзя этого сделать ни с Гамлетом, ни с Ричардом, ни с братьями Карамазовыми… Даже сейчас, в период всеобщего нигилизма, можно обращаться к Корчагину. Не исключаю, что через некоторое время появится такой же молодой, фанатичный юноша с горящим взором и будет по-своему отвечать на вызовы времени. Мы же тогда старались показать в Павке необыкновенную, по-человечески запредельную силу, бескомпромиссность, при огромной, испепеляющей окружающих, фанатичной преданности идее.
…А вообще, я сейчас бы совсем по-иному сыграл Корчагина. Если вообще играл бы.
- Но всегда ли наши новые убеждения вернее?
- Разумеется, не всегда. Прежде всего, по своей жизни сужу об этом. Сам я рос "маменькиным сынком", этаким пай-мальчиком, почти что вундеркиндом. В доме была огромная библиотека. Я поглощал книги с "ять", занимался в исторической школе при университете. А на улице, естественно, общался с пацанами, со своими полубеспризорными сверстниками. Их родители или на войне погибли, или были репрессированы, или просто попадали в тюрьму, спивались. Некоторые из ребят поэтому сидели в каждом классе по нескольку лет. Я перенимал от них опыт курения, мат, выпивки и всё такое, что «вундеркинизму» мало способствовало. Но в итоге и сам бандитом не стал и подавляющее большинство моих сверстников в люди вышли.
- Актерский твой стаж весной нынешнего года перевалил за сорокалетний рубеж. Чтобы не ошибиться, я из той же «Литературки» процитирую: «Творческое объединение «Дети Мельпомены» Москвы представляет бенефис к 40-летию творческой деятельности народного артиста России, заслуженного артиста Украины, лауреата Государственных премий Владимира Конкина в эксцентрическом детективе «Муж, жена и сыщик» (редакция для сцены и воплощение В.А. Конкина…»
- Начну с того, что 60 лет для мужчины - это очень серьезно и очень по-взрослому. Юбилей хотелось отметить трудом. Но бенефисный спектакль я посвятил памяти своей жены, которая из-за тяжелой болезни скончалась 31 марта прошлого года. Не мне тебе говорить: всю нашу совместную жизнь Аллочка моя незабвенная несла тяжелейший семейный груз – меня, какой уж я есть, троих детей. Очень мужественно, самоотверженно несла. И даже незадолго до смерти она не о себе – обо мне думала. И просила, чтобы я не унывал, не казнил себя ни в чём, а с головой погрузился в работу. Это она хотела, чтобы я сыграл роль в спектакле по пьесе Питера Шеффера «Муж, жена и сыщик». Я эту пьесу полностью переписал по ее просьбе, о чём и сказано в программке. Тема спектакля абсолютно созвучна нашему времени. Я думаю, что именно о семье надо сейчас говорить со сцены.
- В театре и кино ты сыграл множество самых разнообразных ролей - от лирико-комедийных до трагических. Но, если так можно выразиться, - особый раздел твоего творчества - люди служивые: солдаты, офицеры, милиционеры. Чем обусловлено твоё постоянное обращение к военно-патриотической тематике?
- Причин тут несколько, как объективного, так и субъективного плана. К людям служивым любовь мне привита с детских лет. Отец, капитан в отставке, всю войну служил в учебном подразделении, готовил младших авиаспециалистов для фронта. Считал звания сержанта, старшины основополагающими в армии. На них, родимых, любил повторять, вся служба держится или «зиждется», как говорил Михаил Фрунзе. Оно и в самом деле так. Папа всегда с такой любовью и восторженно-светлой грустью вспоминал о своей службе, что я ему откровенно завидовал.
Жизнь свела меня еще с одним замечательным солдатом-фронтовиком. Это отец моей жены Аллы Лев Николаевич Выборнов. Юношей ушел на войну. Был командиром тридцатьчетверки. Воевал на многих фронтах. Дважды горел в танке. Домой вернулся без кисти левой руки. Уже много лет, как Льва Николаевича нет с нами, а память о нём живет в моем сердце.
Вспомнилось об этом не случайно. Так ли иначе, но в каждой моей роли военного человека, будь то лейтенант Суслин из "Аты-баты...", Оленин из фильма "Кавказская повесть", старший лейтенант Шарапов из телефильма "Место встречи изменить нельзя", лейтенант Ерошин из спектакля "Батальоны просят огня",- в каждой буквально есть ведь что-то и от отцовской влюбленности в армейскую жизнь, и от душевных рассказов необычайно скромного Льва Николаевича, и от моих многочисленных встреч, бесед с воинами, милиционерами, моряками, пограничниками. Хочу я того или не хочу, но душа накапливает, аккумулирует знания, впечатления от жизни и службы этих государственных людей и в нужный момент на сцене или на съемочной площадке именно такие приобретения помогают мне быть искренним, правдивым, понятным зрителю. За такие роли краснеть не приходится, даже когда приходилось взбираться на патетические по нынешним понятиям высоты.
- Ну, что касается Шарапова, к которому мы сейчас обратимся, то здесь, по-моему, нет ни грана патетики - голая жизненная правда, причем, очень энергоемкая, как бы вневременная и потому актуальная особенно сегодня. Или я что-то не так понимаю?
- Я бы целиком отнес эту характеристику на счет друга и партнера Володи Высоцкого. Мой же герой, если быть до конца объективным,- не лишен некоторого романтического налета. Что, впрочем, вреда образу не принесло. Наоборот, только в таком ключе можно было "философски победить Жеглова". Потому что, если бы я играл по канве сугубо линейной житейской логики, то крепость позиции Жеглова, оплодотворенной талантом Высоцкого, осталась бы неприступной. Хотя должен признаться - опыт моего общения с Высоцким на съёмочной площадке не самый безоблачный и благостный. Видно, Владимир Семёнович видел свою, отличную от моей, трактовку образа Шарапова. Вполне возможно, поэтому отношения наши, действительно, ровными не назовёшь. Такая неровность создавала определённую нервозность, причём, не только у меня, но и у всей съёмочной группы. Гораздо позже я узнал, что Высоцкий на момент нашей совместной работы был тяжело болен. Поэтому не исключаю, что его повышенная экзальтированность, слабая предсказуемость в отношениях были естественным следствием его болезни. Трения у нас возникали буквально на ровном месте, – он был постоянно озабочен моей игрой. А поскольку Владимир Семёнович дружил с Говорухиным ещё со времён «Вертикали», ему позволялось высказывать своё мнение по любому поводу и делать замечания всем и вся.
Честно скажу, ссору из-за подкинутого Кирпичу кошелька нам было играть легче лёгкого. Наше «не сошлись характерами» напрямую работало на мизансцену. Тут уж мы дали волю своим эмоциям. Мы с Володей могли орать друг на друга, доходя до белого каления: я отстаивал собственные представления о Шарапове, а он пытался навязать мне свои. Говорухину в этой ситуации часто приходилось выступать третейским судьёй. Кстати, хоть мы с Высоцким порой и гавкались, но гавкались публично и по делу, а вовсе не потому что нам не нравились глаза друг друга…
Сейчас я обо всем этом вспоминаю спокойно, а тогда, в 1978 году, даже готов был в какой-то момент бросить всё и уехать со съёмок. И если остался, то в решающей степени благодаря стараниям великолепного актёра и человека Виктора Павлова. В отличие от многих в съёмочной группе, он просто понял, что я нахожусь в состоянии определённого психического стресса, что меня выбило из колеи отношение ко мне некоторых коллег. Мне те отношения казались почти дискриминационным. Всё, что делал Высоцкий, всем казалось гениальным, всё, что делал я, - вызывало, порой, какие-то кривые ухмылки. При этом по особенностям своего характера я утрирую каждый недоброжелательный взгляд, и всё это мне было очень больно. Так вот однажды, когда я уже начал собирать чемоданы, Витя отнёсся ко мне, как добрый доктор Айболит. Он проявил ко мне удивительную тактичность, природный юмор, находчивость и, главное, доброжелательность, чего мне тогда чрезвычайно не хватало. Я был там одинок, чего скрывать.
Витюша взял меня под руку, прихватил сценарий, и мы вышли из гостиницы «Аркадия». Там рядом находилась Высшая партийная школа, а рядом с ней – гранитные бюсты Маркса и Ленина. Облокотившись на череп одного из основоположников коммунизма, Павлов начал читать сценарий. А с его мимикой, с его ужимками, интонациями, паузами, с его моментальными голосовыми переключениями это было безумно смешно! Не помню, когда я так гомерически хохотал. И вот таким образом, очень просто и незатейливо, он вытащил тот клин, который торчал в моём сердце. После этого мы пришли в гостиницу, чемодан был разобран, а в съёмочной группе так и не узнали, что я готов был уехать. А рано утром мы уезжали на натуру пролога – Левченко и Шарапов ползут через линию фронта, за колючей проволокой берут «языка» (кстати, «языком» был старший сын Марины Влади - Петька Оссейн). Потом пошли взрывы, мы ползли через болото. По этой сцене погиб наш третий товарищ. Тем не менее, «языка» мы притащили.
В фильм пролог не вошёл, Говорухин от него отказался. У меня осталось лишь несколько фотографий из тех, безусловно, интересных съёмок. Помню, когда Витюша снял с себя мокрую и грязную гимнастёрку, я увидел у него на спине штук двадцать засосов от банок. Дело в том, что у него только что закончилось воспаление лёгких, но вот такой он был ответственный человек: раз съёмки, то надо ехать. Другой начал бы кобениться, капризничать: я только что переболел, а вы меня в болото суёте! Он позаботился тогда обо мне, а о себе не очень-то и думал. В этой душевной самоотверженности был весь Павлов. Его я до конца дней своих буду вспоминать с величайшей благодарностью.
В итоге, мы сделали фильм, который заслуженно считается народным. Он и в самом деле, пожалуй, один из лучших в своём жанре. Прошло столько лет, поколения сменились, а многие люди продолжают ценить нашу картину. И это притом, что на всех каналах – одни криминалы, но любят «Место встречи изменить нельзя».
С другой стороны, эта картина лишний раз доказала, что даже люди, что называется, с разных планет, как мы с Высоцким, могут и должны идти на компромисс ради большой цели.
А вообще киноплёнка обладает великим качеством лакмусовой бумажки, – она проявляет актёрские глаза. Как бы ты ни пыжился, объясняясь в дружбе своему партнёру, однако если продолжает накапливаться отрицательная энергия, то плёнка это враньё в глазу обязательно распознает, какой бы талантливый артист ни был.
Возвращаясь к своему командиру разведроты Шарапову, замечу, отбросив ложную скромность, что горжусь это ролью. Повторюсь: мой-то герой не лишен некоторого романтического налёта. В споре по поводу поимки вора-Кирпича, когда Жеглов сказал: сейчас я выйду на улицу, сто человек опрошу, и каждый со мной согласится - вор должен сидеть в тюрьме. Разве это не правда на все времена? Но ведь у моего героя была и высшая нравственная правота, которую я постарался сыграть: закон не должен фигурировать ни кистенем, ни тем дышлом, которое куда ни поверни, туда и вышло.
- Как ты организуешь свою актерскую работу, чем в ней руководствуешься, что тебе помогает, что мешает?
- Чтобы ответить на твой вопрос, пришлось бы целый трактат написать. В искусстве всё не так просто, как кажется. Впечатления актера, его жизненные наблюдения, все то, что называется накоплением материала, воплощается в ролях весьма и весьма опосредованно. Но закономерность при этом очень четкая: глупый, недалекий, приземленно, если не примитивно мыслящий актер никогда ничего путного не сыграет. Отсюда простой, но очень важный вывод: нашему брату надо всю жизнь учиться, хотя бы потому, что из незаполненного сосуда нечему выливаться.
Мои учителя - старшие братья по цеху. И здесь мне очень повезло, со многими известными артистами работал, снимался. А еще - книги. Как-то очень давно я играл в советско-болгарском пятисерийном телефильме "Путь к Софии" русского офицера Киреева. Пришлось усиленно проштудировать специальную литературу. В итоге я стал таким докой, что ассистенты болгарского режиссера обращались ко мне за консультациями.
Говорю тебе это не ради бахвальства. Просто хочу лишний раз показать: для того, чтобы проникнуть в естество, в сущность героя, раствориться в нём, мало одного лицедейства. Нужны твердые, а не умозрительные знания о конкретном герое, об эпохе. Конечно, есть режиссер, консультанты, которые обязаны подсказывать актеру, наставить его. Есть еще их ассистенты, художники, композиторы и т.д. и т.п. Только ведь, в конечном итоге, я один несу ответственность перед зрителями за качество лично своей работы. Поэтому о своих персонажах я должен знать всё или почти все, что может знать тот же режиссер, если не больше его.
А мешает мне всё то же, что мешает и остальным гражданам России - нестабильность нашей жизни с ее экономическими, финансовыми и политическими несуразностями. Спасает врожденный оптимизм, вера в то, что переболеем, сдюжим.
- О чем мечтает актер и человек Владимир Конкин?
- Говорю же: о лучшей жизни для своего многострадального народа, для своих близких, для себя. Надеюсь и на то, что еще сыграю в кино или в театре масштабную, значимую роль, хотя бы такого уровня, как Шарапов.
- Ну, дай тебе Бог…
P.S. В последнем номере уже упоминаемой «Литературной газеты» опубликованы два эссе Владимира Конкина – о Н.В. Гоголе и П.Я. Чаадаеве. Я давно знаю о литературных упражнениях артиста. В своё время публиковал его вещи в журнале «Вестник ПВО», где был главным редактором. Но когда прочитал эти мастерски сделанные эссе – без преувеличения восхитился!