8 марта на 11-м году существования скончалась программа Андрея Макаревича Смак. Главный машинист прокашеварил в окружении блестящих кастрюль в эфире Первого канала последний раз.

ВСЕ эти годы он внушал по выходным голодному и нищему населению, что в стране настали времена сытости и достатка. Возможно, сам того не подозревая, он выполнил важную идеологическую миссию.

Люблю я макароны, любовью к ним пылаю неземной…

МАКАРЕВИЧ для поколения 30-летних всегда служил неким мерилом качества жизни и допустимых компромиссов с совестью. Бывший музподпольщик и бунтарь, властитель дум и просто хороший поэт в одночасье превратился в добропорядочного сытого буржуа. Он увлечен дайвингом и кулинарными рецептами, путешествиями и дорогими авто, время от времени (в качестве хобби) пописывает умные песни. Сегодня он может позволить себе спеть не надо прогибаться под изменчивый мир, а затем пригласить к себе в Смак, например, вчерашнюю фабрикантку Юлию Савичеву и натужно улыбаться в эфире. Как бы говоря зрителям: а как вы хотите, я тоже вынужден блюсти корпоративные интересы канала, раскручивающего фабричных выпускников.

Облаченный в белый колпак и передник, он позволяет себе исполнение комических куплетов о еде (Люблю я макароны, любовью к ним пылаю неземной…), а затем огрызаться в ответ на вопросы журналистов о чрезмерном увлечении едой — художник не должен быть голодным, иначе он будет думать о еде, а не о творчестве.

Подтверждая философский тезис о том, что бытие определяет сознание, Макаревич и в музыке ушел из социально-романтической ниши. Его последние сольные альбомы — с вульгаризированным ресторанным джазом и декадентской лирикой под аккомпанемент Оркестра креольского танго. Изменилось и празднование юбилеев. Очередной Машина времени отмечала в ГЦКЗ Россия, потребовав убрать ряды кресел и накрыть столы. Были только друзья по тусовкам. Прием пищи требует особого саундтрека.

Да, когда-то, блин, и мы были рысаками…

О СОЛЬНОМ творчестве основателя МВ довольно точно сказал Юрий Шевчук: Это музыка умной буржуазии, которая когда-то рыдала, ныряла в трусах в омут жизни. А сейчас лежит себе на Канарах, у нее все есть: джин с тоником, удочка, поплавок плещется на волнах… И вот лежит такой буржуа, куря дорогие сигары, вспоминает молодость и ностальгирует: Да, когда-то, блин, и мы были рысаками…

Пару лет назад музыкант позволил себе то, чего до этого тщательно избегал, — перепел песни шансонье Марка Фрейдкина. Дурашливый альбом Тонкий шрам на любимой попе, видимо, и стал реакцией на ту самую ностальгию по временам рысаков, о которой говорит Шевчук. Мама, я увяз, как пчела в сиропе, и не выбраться мне уже — тонкий шрам на любимой попе, рваная рана в моей душе, — этот дуэт Андрея Вадимовича с Максимом Леонидовым и выглядит именно как дозированное хулиганство сытой буржуазии.

Недавно в программе Школа злословия Авдотья Смирнова пыталась растормошить певца. Ничего у нее не получилось. На все вопросы он отвечал так. Вы бизнесмен? — спрашивала она. Он: Скорее нет. Ко мне приходят деньги как следствие каких-то моих действий. Она: Вы богатый? Он: Давайте определимся, что такое богатый. Она: Вы рок-музыкант? Он: Давайте определимся, что такое рок-музыкант. Ожидание интересных откровений сверхпопулярного человека так и не состоялось. Получилось скучно, как медленно закипающий борщ. Это у Виктора Пелевина как будто про Макаревича сказано: Я могу понять, что движет им, но мне скучно следить за маршрутом, по которому движется его ум. Похоже на то, что это такая бесплодная пустыня. Эта манера Макаревича уходить от диалога знакома любому, кто хоть раз по долгу службы пытался с ним о чем-то поговорить.

Часть этих людей ошибочно полагали, что стезя Макаревича — это путь Че Гевары, борца с системой, пошлостью и глупостью. Такого Макаревича, по признанию самого музыканта, придумали поклонники Машины времени. С гитарой наперевес, сражающегося с чем-нибудь, — признался мне как-то Андрей Вадимович. — Но я совершенно не обязан им подыгрывать. Я никогда не занимался борьбой. Я всегда делал то, что хотелось.

Совсем недавно композитор и музыкант Андрей МАКАРЕВИЧ был олицетворением духа бунтарства. Современная молодежь, по ироничному замечанию самого музыканта, олицетворяет его скорее с «поваром» из популярной телевизионной программы. Как рок- бунтарю и повару живется в нынешней столице, уже далеко не такой патриархальной, какой она была во времена его детства?

— Не люблю я экскурсов в свою историю. Кому это нужно?

— Нам.

— Ну было дело. Родился на Волхонке, жили с родителями напротив Музея изобразительных искусств, в самом центре Москвы. Ясное дело, как «все советские люди»: в бывшем графском доме, но в коммунальной квартире на много-много хозяев. Дом, хоть и в нескольких шагах от Кремля, но как в деревне: с печным отоплением. И с дровами-углем намучились, и воду приходилось ведрами носить. Сегодняшние стандарты жизни в 50-е годы уже прошлого века были доступны единицам. Это сегодня Москва расцвела и превратилась в город мира, а вы посмотрите исторические хроники. Ох, не захочется обратно.

— Неужели все было так плохо?

— Совсем наоборот. Когда человек молод, он переполнен оптимизмом. Ему все нравится. Даже если его лучшие годы проходят на зоне, он от нее будет в восторге. И у меня так было — в том возрасте и в том времени сравнивать было не с чем. Нас же никуда не выпускали.

— Не потому ли вы так много ездите по миру?

— До сих пор стараюсь много путешествовать.

— А знаменитые московские дворы вашего детства помните?

— От сверстников я отличался, пожалуй, слабым физическим развитием и ранней способностью к чтению. За второе уважали и потому практически не били. Это важно, потому что та, дворовая, культура, как и жизнь вокруг, была замешена на единообразии. Мне, может, повезло чуть больше: благодаря отцу слушал музыку, она постоянно звучала в доме. Отец учил меня рисовать, что по тем временам было редкостью и для столицы. Благодаря матери рано попал в школу — на год раньше остальных.

— А когда первый раз написали музыку?

— Не помню. Просто в старших классах, опять же как «все советские юноши и девушки», помешался на «Битлз», и это определило всю дальнейшую судьбу. До этого сочинял какие-то смешные стишки, бренчал на гитаре дворово-костровые песни, но помешательством это не являлось и на судьбу повлиять не могло. Так, по дворам, жила тогда не только Москва, вот… В 1969-м с друзьями придумали «Машину времени», влезли в нее и не вылезаем до сих пор.

— Осуществили детскую мечту?

— Нас называли модным словом «андеграунд». Но по мне — последнее дело анализировать свою музыку и стихи. Просто где-то в мире этот самый андеграунд был игрой, а у нас это был стиль жизни нескольких поколений.

— Вам комфортно было там или здесь, сегодня?

— Я научился все воспринимать как есть. То, что было, — здорово, хотя бы потому, что мы были молоды. С годами оптимизма не прибавляется, хотя жизнь стала свободнее. Хотя я автомобильные пробки ненавижу, например. Они меня просто бесят. Но разве от меня это зависит?

— А в какой Москве вам было уютнее?

— В каждой по-своему. Я люблю свою старую Москву, но слишком хорошо помню, без всяких исторических хроник, что она была темной, грязной, угрюмой и испорченной советскими плакатами. А к хорошему быстро привыкаешь. И уже замечаешь не то, что город стал европейским, а то, что его портит обилие пошлой рекламы и недовыведенная грязь.

Андрей Макаревич опять удивил публику. Народный артист России, орденоносец, лидер легендарной Машины времени, ТВ-ведущий, знаменитый путешественник недавно написал книгу с интригующим названием Занимательная наркология. Это не беллетристика, а документальный опус, где Макаревич рассказывает о собственном опыте потребления спиртных напитков. Автор, отнюдь не относящийся к разряду запойных звезд, категорически настаивает: его сочинение — никак не пропаганда нездорового образа жизни. Кстати, книжка выигрывает еще и от комментариев врача-нарколога Марка Гарбера.

— Андрей Вадимович, книга писалась долго и трудно или, как говорится, в один присест?

— Она складывалась всю мою сознательную жизнь. А написана быстро и недавно. Мне просто показалось, что мой питейный опыт хоть небогат, но очень субъективен и тем по-человечески ценен. А читателю я предлагаю сравнить его со своим, если таковой, конечно, имеется.

— Своей программой Смак за 12 лет ее существования в эфире вы прививали миллионам телезрителей вкус к хорошей еде. А теперь собираетесь привить вкус к хорошим напиткам?

— Нет, книжка скорей про то, как разумно относиться к продуктам и средствам, влияющим на наше сознание. Будь то вино, никотин или нечто другое.

— Каков тираж — замахнулись на бестселлер?

— Я не планирую такие вещи. 35 лет занимаясь музыкой, не научился планировать шлягеры. А уж в книжном бизнесе совсем ничего не смыслю. Пока вышел первый тираж — тысяча экземпляров. Хотели больше, но очень старались успеть к сентябрьской книжной ярмарке в Москве. Сейчас печатается основной тираж — по-моему, тысяч десять. Если распродадут, будут снова допечатывать. Теперь же никто не забивает склады сразу сотнями тысяч томов.

— Продолжаете ли и сейчас выпивать?

— Конечно.

— Многие люди вашего возраста любят козырнуть: Мы свою цистерну уже выпили...

— Наверное, я не все еще выпил. Хотя точно — большую часть.

— Что предпочитаете? Изысканные заморские напитки?

— Водку.

— Так банально?

— Я вынужден иногда выпивать, потому что иначе у меня пропадает любовь к человечеству. А без любви к человечеству ничего сделать невозможно.

— Нынче многие считают, что человечество не за что любить.

— Знаете, после 150 граммов любовь к человечеству возвращается.

— Правопреемницей Смака стала ваша передача Три окна, что выходит в эфир с марта этого года. Вы уже притерлись к новому формату? Какие у Трех окон рейтинги?

— Сейчас такие же высокие, как у Смака. Но не все сразу сложилось. Потому что за 12 лет Смака образовалась аудитория, состоящая из домохозяек достатка ниже среднего, возраста выше 50, кому неинтересны путешествия на далекие острова, с погружением в глубины океана. Им важно записывать рецепты. И как только я начал перевешивать с рассказами про путешествия, они стали выключать телевизор. Я понял, что надо считаться с запросами зрителей. По-прежнему стараюсь внедрять то, о чем мне хочется рассказать помимо кухни, но ненавязчиво.

— Не так давно Машина времени дала концерт в Питере, в гранд-отеле Европа. Посетителям этой элитной вечеринки специально выписанные из Венеции мастера приготовили итальянское блюдо карпаччо. А вот вы, Андрей, смогли бы сами приготовить карпаччо?

— Я знаю, как это делается. Но у меня нет техники для идеальной нарезки тонких кусочков сырой говядины, а без этого не получится хорошее карпаччо. И главное, не надо преувеличивать мои способности. Я умею то, что положено любому хозяйственному мужчине, и, думаю, тот же Саша Кутиков (бас-гитарист Машины времени.) приготовит мясо не хуже, чем я. Ведь Смак, а теперь Три окна не для того придуманы, чтобы обучать телезрителей каким-то профессиональным чудесам. Для этого существуют маэстро кулинарии и хорошие рестораны. А мои программы создавались для нормального человеческого общения, которое исторически у нас в стране всегда проходило на кухне. Только и всего.

— Интересно, вы осведомлены о кулинарных и алкогольных предпочтениях ваших коллег по Машине времени?

— Саша Кутиков очень любит итальянскую кухню, неплохо ее знает. Предпочитает итальянские вина. Дома у него всегда есть пара сотен бутылок вина, и эти запасы только увеличиваются. Барабанщик Валера Ефремов ведет спортивный образ жизни, но не откажется от хорошего пива. Гитарист Женя Маргулис любит любую хорошую кухню и водку.

— В последнее время столько новостей персонально от Макаревича… А что со старой доброй группой Машина времени?

— Еще не прошел год с момента выхода последнего альбома, продолжаем считать его новым. Правда, до годовщины осталось меньше месяца. Тогда мы перестанем пребывать в счастливом заблуждении насчет новизны пластинки и снова засядем в студии.

— А у ваших коллег есть личные проекты?

— Периодически появляются. Вот наш клавишник Андрей Державин сейчас увлеченно работает с продолжением мультсериала Ну, погоди!.. Одна серия уже готова, вторую собираются делать.

— Вместе с Кутиковым, который не только музыкант, но и продюсер, вы в этом году реализовали свою давнюю идею: начали выпускать серию дисков Андрей Макаревич представляет с записями неизвестных талантливых исполнителей...

— Уже выпущены диски певца Геннадия Ни-Ли и автора-исполнителя Юлии Михеевой Яблочки...

— Надо же, я не знаю таких имен!

— Очень жаль… Серия придумана специально для того, чтобы представить на российском музыкальном рынке интересную музыку, не вписывающуюся в понятия попса, шоу-бизнес. У той же Юли нет денег заплатить, чтобы ее показали по ТВ. Мой старый товарищ Гена Ни-Ли давно писал отличные песни, но только в этом году сумел с нашей помощью издать первый альбом (кстати, Макаревич стал не только продюсером, но и помог как музыкант в записи диска.). Судьба распорядилась так, что вскоре после выхода диска Геннадий умер — остановилось сердце.

— Какие перспективы у вашей серии?

— Надо организовать дело более системно, чтобы не пропустить интересное. Пока же все на кустарном уровне: мне передали кассету, я послушал… Сейчас ведем переговоры с некоторыми радиостанциями, газетами об информационной поддержке. Вероятно, объявим конкурс для всех желающих — пусть присылают песни. Мы их отслушаем и по итогам сформируем репертуар нового выпуска этой серии.

— Почему вы не обратились к помощи ТВ?

— Центральные ТВ-каналы слишком ориентированы на формат.

— Слышал, что в ближайшее время в продолжение серии выйдет диск Песни Булата Окуджавы в вашем исполнении с Оркестром креольского танго. Как это Булат Шалвович попал в малоизвестные авторы?

— Примерно 50 процентов того, что есть на диске, действительно малоизвестные вещи. Нам очень помогла Ольга Владимировна, вдова Булата Шалвовича. Она услышала, как мы сыграли одну его песню. Ей очень понравилось. При том, что она далеко не всех исполнителей Окуджавы одобряет. У нее было право вето на эту пластинку. Поэтому когда я ехал показывать ей готовый материал, то очень волновался. После прослушивания Ольга была в совершеннейшем восторге. Так что диск скоро выйдет.

— В прошлом году Машина времени совершила тур под лозунгом борьбы против СПИДа. Эта акция закончена?

— Такая акция не может быть закончена. Везде, где уместно, мы об этом говорим. Нас никто не нанимал поторговать своими лицами. Но не та ситуация, чтобы отмалчиваться. Болезнь ведь не идет на убыль. А государство по-прежнему предпочитает делать вид, что все в порядке.

— Несколько лет назад в Москве, Петербурге и Нью-Йорке прошли выставки ваших графических работ. А недавно в Интернете появились ваши фотографии. Может ли это ваше увлечение вылиться в фотовыставку?

— Нет. Это недостойно выставки. Я достаточно трезво оцениваю то, что делаю. Мои фотографии для домашнего пользования.

— Не так давно после долгого периода холостяцкой жизни вы привели в свой дом молодую жену. Но я не вижу на вашей руке кольца...

— Я никогда не носил обручальных колец.

— Принципиально?

— Просто не носил и все. Не думал об этом.

— Насколько успешно идут дела у вашей замечательной супруги?

— Она визажист, причем очень высокого класса. Постоянно участвует в съемках рекламы, работает с моделями, сотрудничает с разными телевизионными программами. Часто ездит на какие-то курсы по повышению квалификации.

— И как муж это терпит?

— Нормально. Я сам много езжу. Хорошо, когда у человека есть любимое дело.

— Чем занимается ваш сын Иван?

— Поступил в Школу-студию МХАТ. Его педагог — Костя Райкин. Я впервые сталкиваюсь с институтом, где занятия происходят с девяти утра до одиннадцати вечера. Наверное, так и надо. Но я сына совсем не вижу.

— В чем для вас заключается смысл жизни?

— Не знаю. Мне некогда задавать себе этот вопрос. Считаю его праздным.

— Рок — это массовая музыка. Но в последнее время вас и Машину времени то и дело приглашают на элитные, закрытые концерты и вечеринки...

— Для нас совершенно нормальная ситуация, когда, допустим, сегодня играем где-нибудь в Сибири, в огромном Дворце спорта для самой демократичной публики, а на другой день — в Москве, в Олимпийской деревне, где зрители более респектабельные. А на третий день оказываемся на вечеринке со свечами и изысканной кухней. И ничего страшного: везде и мы, и наши зрители в своей тарелке. Это происходит потому, что мы выбираем аудиторию не по принципу элитарности, а по тому, насколько слушателям интересна наша музыка.

Когда говоришь с музыкантом, который начинал во времена хиппи, ты не очень-то волен в выборе первоочередных тем для обсуждения. Sex, drugs, rok-n-roll… Ну, если собеседники уже не мальчики (а они оба уже не), то секс легко может куда-то уйти с первого места в повестке дня и приблизиться к самоотверженной борьбе против чужого СПИДа. А что касается drugs, то в силу русской традиции — это в первую очередь водка…

Drugs. Занимательная наркология

— Это просто волшебная вещь! Ты должен попробовать, — с этих слов начал беседу классик. — Очень рекомендую. Перцовая, на меду, с чагой, — ну, как звучит? С названием новой водки я не стал мудрить: это «Смак».

— Чага — это от синяков которая, если в глаз дадут?

— Не только. Это древесный гриб, который в народной медицине очень широко используется. Водка получилась замечательная, она за 3 месяца существования получила золотую медаль выставки в Волгограде.

— Есть еще куда расти, есть невзятые рубежи. Думаю, водка вообще может получить не только медаль, но и орден, к примеру, «За заслуги перед Отечеством».

— Ну это сколько надо работать… В моей новой водке главное — это вода, мои карельские партнеры (которые делают водку «Гарант») нашли сумасшедшую воду артезианскую под Ладогой. Она невероятно мягка. Когда я ее попробовал, я понял, что нам по пути просто. У нас воды хорошей не так много в стране.

— Тема важная, что и говорить. Вот ты книжку новую выпустил, называется «Занимательная наркология». Лирическая, исповедальная проза.

— Я тебе подарю.

— Зачем же, я уже купил. И даже прочитал. Это писательский зуд у тебя такой?

— Конечно. Ну уж не просветительский, во всяком случае.

— Должен сказать, что книга очень политкорректная. Если верить автору, то ты пьешь совсем ничего, шмаль не куришь, а про остальное так и вовсе нечего сказать. Всем ребятам пример.

— Дело в том, что трава меня просто не цепляет. Это истинная правда! На меня просто жалко ее переводить. Что касается всех остальных вещей — то, конечно, в порядке эксперимента все когда-то пробовалось. Но я принадлежу к тому типу людей, которым любое привнесенное состояние мешает работать. Я даже курить не могу, когда я работаю.

— В смысле косяк?

— Нет, я даже обычные сигареты не могу курить, когда работаю.

— Ну, когда ты заныриваешь в океан снимать новую серию «Подводного мира», то, конечно, в таких условиях действительно затруднительно курить.

— Я не курю, даже если я пишу что-то или рисую. Стоит мне закурить, у меня сразу голова едет в сторону. А поскольку я почти всегда пребываю в состоянии делания чего-то, то мне это просто мешает, мне это совершенно не нужно! И потом я вообще давно и убежденно выпивающий человек, так что можно сказать, что я нашел свои наркотики, свои дозы и от выпивки получаю ожидаемое совершенно состояние, которое меня устраивает. Более того! Если говорить о воздержании от наркотиков, так я даже знаю пару приличных людей, которые вообще не пьют. Это исключение из правил, но тем не менее...

— Да все мы стали меньше пить. Кроме Никиты Михалкова, он мне рассказывал, что легко берет 500 на грудь — в ежедневном режиме. А он постарше нас будет...

— 500 — уже много для меня, машинка работает похуже уже немножко. А 300 — нормально… У меня внутри, слава богу, есть такой дозатор, который говорит: все, шестая рюмка — лишняя. Признаюсь, за 20 лет сильно упало потребление, а за последние два года так и вовсе...

— То есть тут ты вывалился из западной традиции: Калифорния, Беркли, Буковски, Маккена, Гроф и прочие исследователи влияния наркотиков на культуру.

— Да читал я это все… Понятно, что ЛСД, если ею пользоваться правильно — не для того, чтоб на дискотеку пойти поколбаситься — открывает какие-то тонкие вещи, которые в обычном состоянии закрыты. С таким измененным сознанием можно было бы внимательно поизучать какой-то объект искусства, музыку в первую очередь. Но надо немножко другой образ жизни вести, чтоб этим заниматься. Более праздный. Если бы у меня было много свободного времени, я бы, наверно, с ЛСД экспериментировал. Но мне некогда просто. Есть много более интересных вещей, которые меня занимают больше. Праздность — это не по мне. Если меня поместить в ситуацию, когда я буду лишен возможности что-то делать, например, вывезти на какой-то курорт, положить на пляж — то я к вечеру начну сходить с ума, у меня начнется ломка, конкретно. Я настолько привык находиться в состоянии какого-то дела, что по-другому уже просто не получается.

Rock-n-roll

— Андрей, в этом твоем трудоголизме есть что-то нерусское.

— Может, это еврейское? Не знаю… Я все-таки еврей наполовину.

— Похоже. На самом деле надо ж как-то иногда лежать на печке. А то в суете так и не поймем, может, чего-то главного.

— Ха-ха-ха! А может, наоборот? Может, лежа на печке, мы так ни черта и не поймем?

— Может, и так. Хотя какая разница, по какой причине ты чего-то не понял — если все равно не понял. Помнишь эту версию, что человечество знает гениев ну максимум второго ряда? Поскольку настоящие мудрецы не снизойдут до того, чтоб общаться с примитивной публикой и что-то ей проповедовать. Они смотрят на нас со стороны, смеются над нашими жалкими страстями, у нас не хватает ума их распознать, а им не приходит в голову перед нами, двоечниками, раскрыться...

— Красивая теория. Спорная, но красивая.

— На самом деле всем прекрасно известно, что надо делать, чтоб быть гением. Мы просто не хотим.

— И что же надо делать?

— Надо жить так, чтоб тебя застрелили на дуэли в 37 лет.

— Гм. Ну да, ну да… Может, обойдется.

— Да уже обошлось, считай. Мы уже вышли из того возраста. Кстати, мы оба были приблизительно в этом возрасте, когда наговаривали первое интервью в первый русский глянцевый журнал… Какие мы тогда были молодые ребята!

— Это правда. Да… Это, кажется, в 93-м было. С того времени многое изменилось. Тогда я жил в Валентиновке, теперь в Подушкино, тогда я ездил на джипе, теперь на «БМВ», — и так далее.

— Подушкино, Рублевка — это уже другая история, уже все как у всех. С тем твоим старым домом в Валентиновке была красивая история: ты рассказывал тогда, что всю жизнь копил, и все накопленное непосильным трудом чудом успел вложить в дом, перед самым обвалом рубля, когда у людей пропали сбережения. И такое было впечатление тогда, что тот дом — роскошь, что он на века и перейдет детям и внукам, и все будут им восхищаться...

— В те времена дом производил впечатление. Площадью он был 100 с чем-то метров, — тогда казалось много. 3 комнаты наверху, а собирались все в 5-метровой кухне.

— Там не было то ли сортира, то ли воды, что-то такое.

— Сортир там был, но воду надо было качать насосом из колодца.

— А стоил дом 100 000.

— По-моему, 150 000. Но я не помню чего.

— А про джип «Чероки», невероятно по тем временам крутую машину, ты говорил, что друзья-миллионеры подарили.

— Так оно и было.

— Как жизнь рванула вперед с тех пор… Могли ли мы ожидать?

— Ну, тогда уже чего-то можно было ожидать. А вот в каком-нибудь 78-м точно ничего не ожидали.

— Кстати, о старых временах и о связи их с современностью. Я по твоей рекомендации прочитал заметку «Прогнувшийся», в «Литгазете», где тебя ругают. Заметка, правда, увлекательная. Не замкнулся ли круг? Тогда, в 70-е, тебя мочили в заметке «Рагу из синей птицы», а теперь снова наезжают. Типа то был старый застой, а теперь новый?

— Нет, круг не замкнулся. Тогда все-таки все, что исходило со страниц центральных газет, воспринималось как явная или скрытая директива государства. А сегодня собаки лают, а ветер носит. Кто эту «ЛГ» читает сегодня?

— Ты на сайте у себя ее рекламируешь. Там написано, что не зря вашей семье дали квартиру в центре...

— Да, коммуналка на 5 семей у нас не зря была.

— Жалуешься на гонения, а тебя партийные кураторы и хвалили, и продвигали.

— Много чести для «Литгазеты» обсуждать все это дело.

— Не вопрос. Но давай мы тем не менее окинем взглядом эпоху — от 70-х до наших дней. И обозначим твои главные достижения, что уже удалось в этой жизни.

— Честно говоря, я это собирался сделать как-нибудь потом. Когда круг занятий несколько сократится и будет возможность улечься на кушетку, закурить сигару и подумать: «А вот я сколько всего сделал!»

— Но мы не можем сидеть и ждать этого момента!

— Понимаю… Значит, так. 19 альбомов с «Машиной времени», 9 альбомов сольных, из них 4 последних — с «Оркестром креольского танго», с командой, создание которой я считаю большим достижением. 13 лет на телеэкране. Правда, какие-то мои передачи перестали существовать, другие идут нерегулярно, это к примеру «Подводный мир» — но тем не менее пока еще существуют. Я написал несколько книжек, причем две последние меня не разочаровали. Несколько выставок провел. Вот, собственно, и все.

— Ничего не забыл? Ты же еще бригантину поднял со дна Днепра!

— Ну, с бригантиной — это приятно. Приятно, что получилось. Когда мы это затевали, я делал вид, что это все легко. А на самом деле надо было выпросить кое у кого довольно приличную сумму — 200 тысяч с лишним. Я вообще не люблю попрошайничать, но когда совсем не себе просишь, это легче, но все равно неловко. Вот, спасибо Пинчуку, поддержал он нас с этой затеей — и таки мы бригантину подняли. Теперь она стоит под крышей, моя душенька спокойна — а дальше пусть ею реставраторы занимаются. Признаться, у меня такого еще не было, чтоб я что-то затеял и не сделал.

— Это ты в рамках пиара себя?

— Нет, никакого пиара. Просто жалко было, что лежит такой корабль с петровских времен и разрушается на глазах. Если б в Европе такой корабль подняли, из этого такую сенсацию бы сделали...

— Ты поменял имидж. У тебя была раньше прическа как у Джимми Хендрикса.

— Да. А потом у меня волосы в какой-то момент распрямились. Сами. Они сперва были как у матери, а потом стали как у отца.

— А что за момент? Ответственный? Может, это на баррикадах в 91-м?

— Нет, там я еще был кучерявый. А это случилось году в 95-м или 96-м.

— Ты, значит, был как Хендрикс, а стал больше как Маккартни.

— Я меньше всего думал об этих аналогиях.

— И женился ты с Маккартни почти одновременно — это я о последних ваших женитьбах.

— Не, он меня чуть обогнал.

— Судя по прессе, все так радуются за тебя, что ты женился.

— У меня все в порядке, честно скажу. Не жалуюсь.

— У вас были разногласия по поводу взгляда на музыку — с Артемием Троицким.

— Тема может подпустить шпилю… Я прекрасно его понимаю: он раб собственного имиджа. Он же альтернативный такой музыкальный критик. Поскольку он апологет авангардной музыки, то он обязан ее на людях любить. А то, что он считает мейнстримом, то, что состоялось уже, — это я, например, — не любить. У него работа такая, он ее себе придумал. В жизни он не совсем такой. Он симпатичный, обаятельный, очень эрудированный. Что большая редкость для музыкального критика. Ничто человеческое ему не чуждо, мы с ним встречаемся и прекрасно общаемся. А потом он выходит на работу, надевает буденовку, берет маузер и… вперед. Я когда встретил его на концерте Лаймы Вайкуле, то страшно удивился: он оказывается живой человек со всеми чаяниями!

— Скажи, пожалуйста, а он каких любит авангардистов?

— Позвони ему, он тебе скажет. Я в этом не очень разбираюсь. Несколько раз он мне пытался что-то показать, но меня не цепляет. Я в этом вижу какие-то заначки и какие-то идеи, но в целом это самодеятельность. Мне неинтересно это слушать, это не доставляет мне удовольствия...

— С авангардистами ясно. А вообще какое у тебя мнение о твоих молодых коллегах? Ты все понимаешь? Ты в современной жизни?

— Нет, я совсем не в современной жизни. Мои критерии эстетические не изменились за последние 30 лет. Когда я смотрю в зал со сцены и вижу, что в зале довольно много людей, в том числе и молодых, они пришли — значит, они разделяют наши взгляды — меня это радует. Выходит, что не одни мы такие мудаки, старые мудаки… Было б, конечно, досадно, если б на концерты ходили только люди нашего возраста — чтоб вспомнить юность. Но если ты хочешь узнать, что происходит сегодня в музыке, то я тебе скажу: я не очень интересуюсь тем, что происходит. Некогда мне. Ну, иногда что-то приносят, я слушаю — но меня не цепляет. Если говорить о моих музыкальных привязанностях, то меня потянуло вообще в обратную сторону. Мне сейчас гораздо интересней слушать музыку 40-х годов, чем сегодняшнюю. Я не вижу открытий и в западной музыке. Все говорят: открытие, открытие! А никакие это не открытия. Хотя, может, я оглох на пол-уха и ничего не слышу толком, не знаю. У меня такое ощущение, что последние открытия были сделаны в 70-е годы, — в том, что называется рок-н-роллом. И с тех пор ничего нового не было. Тогда не было сегодняшнего конвейера, не было слова формат — такого чудовищного! Было модно экспериментировать, это от «Битлов» пошло… После «Сержанта» все кинулись в психоделику, все кинулись в эксперименты. Не у всех получалось, — но зато какая поляна расцвела!

— Не прошло и 50 лет, как русские тоже поехали в Индию, вот — осваивают северное Гоа.

— Да, да...

— Когда ты говоришь, что современность тебя мало трогает, — это от того, наверно, что твоя жизнь мало зависит от продажи дисков и билетов на концерты?

— Почему — не зависит? Это глупо — делать диск, который не будет продаваться. Это будет обидно. Зачем мы его тогда записывали? Если для себя, то для себя можно и так сыграть...

— О чем я и говорю, — что ты уже в основном в бизнесе.

— Не могу так сказать. У меня как-то так все вместе складывается.

— Я о другом. Ты можешь, как Ростропович, сказать в любой момент: а, не нравлюсь? — ну и не буду больше в России выступать!

— А в этом смысле… Ну да, нам, конечно, страшно повезло, что мы до сих пор имеем возможность заниматься своим любимым делом. Нравится нам собираться вместе и играть на старых электрических гитарах — вот этим мы и занимаемся. Как только нам это покажется неинтересным, разбежимся. В тот же день! Ничем не обремененные! У нас нет обязательств перед какими-то людьми, которые на нас работают — как они есть у меня в телекомпании. Когда закрывают какой-то проект, думаешь: «Боже, что же теперь делать?» Хотя — это тоже ложное чувство. Мы должны быть друг другу благодарны, за то, что поработали вместе. Во всяком случае, применительно к музыке — я абсолютно свободен… Без нее с голоду не помру. У меня много разных занятий.

ТВ

— Ну да, у тебя фирма своя, вы производите передачи.

— Ну, это скорее продюсерская фирма. Компания моя, помимо «Смака», производит еще такие телециклы — «Шедевры Русского музея», «Сокровища Кремля», «Истории Эдуарда Радзинского» и др. Есть несколько кулинарных историй — с Долинским, например, и «Три окна». Их производством занимается мой партнер Николай Билык. Я ему вполне доверяю. А меня кулинарные программы не интересуют, мне это все надоело. Я насильственно закрыл программу «Смак» после 12 лет ее существования, хотя канал меня очень уговаривал этого не делать. У нее был стабильно высокий рейтинг, что каналу интересно. А мне — нет! Я ничего не имею против кухни, но мне показалось, что есть много вещей гораздо более интересных, о которых я мог бы рассказать. Я пытался это сделать в рамках «Смака». Но как только я уходил с кухни, чтоб показать что-то интересное мне, количество зрителей стремительно падало. Меня это совершенно не волновало: пусть будет меньше зрителей, зато вроде как свои, да? Но канал на это пойти не может. И я понял, что либо я просто вылечу из эфира, либо мне нужно искать ту грань, когда я и зрителя сохраню, и мне это будет интересно. Чем я сейчас и занимаюсь. Я показываю сюжеты о путешествиях, например...

— Непросто все. У тебя получается разговор поэта с фининспектором в одном флаконе.

— В общем, да. Хотя я не вижу никакой конфронтации между приготовлением пищи и, например, рассказом о последней экспедиции на острова рядом с Мозамбиком. Одно совершенно не противоречит другому!

— Эту схему у тебя позаимствовала Юля, жена Андрона Кончаловского.

— Я ее передачу не видел никогда. Человек, начинающий что-то делать на ТВ, перестает смотреть ТВ. Если и включаю, то минуты на три, до ближайшей рекламы: как только она начинается, меня тут же сводит судорога.

— А какой размах у твоей продюсерской компании? Давай ее сравним со «Взглядом».

— Во «Взгляде» работает человек 800, а у меня — около 50.

Деньги

— Значит, Андрей, получается, что главная работа, основная деятельность у тебя — телепродюсерство, так?

— Нет, не могу так сказать; вот мы когда садимся записывать альбом, главным делом становится музыка. Но если говорить о деньгах, то производство телепрограмм дает более стабильный заработок. Вообще что касается денег, то я о них давно уже не думаю. Деньги — это то, с чем ты в магазин ходишь, — а то, что ты вкладываешь в дело, это не деньги, а капитал. А чтоб сходить в магазин или заправиться, или друзьям в ресторане накрыть поляну — на это деньги есть.

— А я недавно видел заголовок какой-то заметки про тебя: «Постоянно думаю о деньгах».

— Это я спорил с тезисом «Художник должен быть голодным». Но голодным он быть не должен! Если художник что-то должен, так это быть художником. И желательно, чтоб он при этом был сытым. Потому что если он будет голодным, то будет думать не о том, как ему что-то нарисовать, а как бы ему пожрать! Как бы ему задвинуть что-нибудь побыстрее — и на эти деньги пожрать.

— Дай бог художникам здоровья, но когда у них есть деньги, они часто думают про то, как бы им зашибить еще большие деньги..

— Ничего подобного! Статус художника такой: он является проводником, и, когда включается ток, через художника к публике идет информация. И он ее должен изложить на бумаге, на холсте, на нотном стане — как угодно. Хорошо, когда в этот момент он не отвлекается на мысли о жратве.

— В СССР было очень много сытых художников. Во всех творческих союзах.

— Не все были плохие. Просто говна всегда больше, чем хорошего! При любом строе.

— Ты при советской власти часто говорил, что денег даешь стране как средний машиностроительный завод, а тебе все равно платят 10 рублей за концерт. А сейчас как, восстановилась справедливость? Что такое завод и что такое шоу-бизнес!

— Нет, нельзя сказать, что все стало на свои места. При моей жизни, боюсь, так и не встанет. Потому что во всем цивилизованном мире, куда мы так стремимся, артисты зарабатывают деньги не на концертах, а на пластинках. Концерт для западного артиста — не более чем акция promotion, а альбома. В нашей же стране музыканты зарабатывают на концертах, а на альбомах зарабатывают пираты. Мы на выпуске альбомов деньги только теряем. Все разговоры о борьбе с пиратством останутся разговорами до тех пор, пока некоторые товарищи из партии, правительства и Госдумы не перестанут покрывать пиратов, имея от них реальную долю. Вот и все.

— А вон западные компании начинают сейчас такую борьбу с нашими пиратами: продают свои лицензионные диски по 3 доллара. Вот и конец пиратам.

— Как бы не так. И пираты будут продавать по 3 доллара.

— Они и так сейчас продают за 3-4 доллара. С немалой, кстати, прибылью. Если разница в цене будет 10-15 рублей, люди с удовольствием кинутся раскупать лицензионный продукт. Думаю, пираты завелись тогда, когда вы, артисты, начали продавать свои диски по 25 долларов — при себестоимости 50 центов...

— Мы не виноваты! Мы, точнее компания, которая выпускает наш диск, отдает его торговле за доллар с чем-то! А торговля его пытается продать за 15 долларов. И нам потом говорит: «Что-то у вас пластинка плохо продается!»

— Может, вам надо попробовать как-то получше петь?

— Ну да. По закону ты не можешь запретить торговле ставить такую наценку, какую та захочет...

Смак

— Помнишь, ты жаловался в 90-х, что трудно на дому готовить китайскую еду: грибов шитаки не достать, специй каких-то...

— Сейчас все есть… Но готовить китайскую еду уже неинтересно! Ведь китайских ресторанов полно. Да и потом, поездив по странам по разным, я понял, что кроме китайской кухни есть много интересного. Всего не перечислить. Мне проще сказать, какие кухни неинтересны, на мой взгляд. Прибалтийские, английская, северо-немецкие… Когда еда плотная, картошка там, свинина, жир — это очень калорийно, сытно и нетонко.

— И некошерно.

— Это меня не волнует. Кроме еврейской у меня есть и много других кровей. Я совершенный космополит в смысле еды.

— У меня вопрос по собачатине. К моему немалому удивлению, великий ресторатор Аркадий Новиков ее не пробовал! Ему даже мой вопрос показался странным, типа как же можно. (Он, правда, рассказал, что ел какую-то экзотическую лису, которая, по его мнению, с собачатиной ничего общего не имеет.)

— Собачатину я, разумеется, пробовал, причем в первый раз — еще при советской власти. В середине 70-х мы ездили на Домбай кататься на лыжах — за неимением других мест. А там у дороги местные люди продают хорошо промаринованные шашлычки. И вот едим мы их, а один мой товарищ, биолог, говорит: «Ребрышко интересное. Круглое такое, — не баранье совершенно!» А чье же, спрашиваю? Это, говорит, собачка. Там бездомных собак-то много бегало.

— Когда тебе научно доказали, что ты жуешь именно собачье мясо — ты его доел или… или как?

— Конечно, доел. Причем я ел вдумчиво, искал разницу во вкусе, сравнивал с бараниной. Но там было столько уксуса в маринаде, что разницу мне уловить не удалось. Но позже, пробуя собачье мясо у корейцев (полусырое, с уксусом и перцем, называется «хе»), я понял, что оно очень близко по вкусу к баранине.

В случае с записью нового альбома с Оркестром креольского танго в Лондоне бюджет у вас оказался поменьше, чем с аналогичной записью «Машины времени». Получилось и студийного времени меньше. Ощущали эту разницу?

– С первого дня работы уже нет. Я не знал, с какой скоростью она пойдет, потому что таким образом мы музыку в студии еще не записывали. Мы играли практически концертное шоу, мы играли живьем все вместе. Я пел одновременно с командой. Английские музыканты струнные партии накладывали, а духовые инструменты играли одновременно с нами по нотам, их прятали на втором этаже за стеклом. В общем, очень забавно мы располагались. И дело шло очень быстро.

Мы просто очень хорошо подготовились, и за первый день мы записали три песни, за второй день мы записали пять песен. Я понял, что мы идем с опережением. Мы даже сохранили еще один день, который за нами остался! И в случае, если Регина Спектор в декабре сможет вырваться в Лондон, я прилечу, и мы с ней запишем вариант песни «Моя любовь», который был задуман у нас на этой пластинке, но не получилось. Потому что у нее был двухмесячный гастрольный тур с ежедневными концертами по Америке.

То есть выйдет вторая версия альбома, с Региной Спектор?

– Альбом вышел 6 декабря. Там я спел эту песню с Кристиной Прилепиной. Это совсем неизвестная девочка из Липецка, которая стала победителем конкурса «День открытых дверей», который проводило радио «Шансон» в прошлом году. Она уникальна совершенно, она ни на кого не похожа, она пишет очень странные песни и очень необычно поет. Вот с ней я это спел. Причем она спела свой трек здесь, а я в Лондоне. Регина высказала большой интерес и желание, но этот тур не позволил в сроки вписаться. И если мы в декабре с ней запишемся, ну что ж, будет еще одно издание альбома. Добавим туда, может быть, фильм, который снимался параллельно, он сейчас еще не готов.

В прессе называлась цифра записи «Машины времени» – около 300 тысяч, а какой бюджет нынешней записи?

– Где-то 150 тысяч.

Спонсоры остались те же?

— Нет. Из тех же остался только B&W, с которым у нас давняя дружба. Генеральные спонсоры – это Евроцемент и «Ренова». Вот втроем как бы мы уложились.

На пресс-конференции перед последним концертом вы сказали, что «Машина времени» сейчас берет паузу – отдохнуть после записи новых песен...

– «Машина времени» времени играет много концертов. Просто мы не кидаемся тут же сочинять новый альбом после записи предыдущего. Такого не было никогда, материал должен накопиться сам собой. Подгонять себя в сочинении – это ни к чему хорошему не приводит.

После Time Machine были очень разные рецензии в прессе… Вы читаете их, обращаете внимание?

– Хорошие читаю. Плохие рецензии я, кстати, не видел. Мне не попадалось.

Вы сами ищете отзывы о себе?

– Нет, у меня есть пресс-агент. Она собирает всё, присылает. На самом деле, по-человечески приятно, когда написали что-то хорошее. Еще приятнее, когда написали умное и хорошее, это совсем уже редко бывает. Если обгадили – это неприятно, но я прекрасно понимаю, что сегодня это не имеет никакого значения. Это в 83-м году любая статья была руководством к действию. Средства культуры должны были на следующий день отреагировать. А сейчас всем пофиг. Ну кто это писал? Почему я, собственно, должен принимать во внимание его мнение? Я даже не знаю, кто это. Мне интересно, что Боря Гребенщиков скажет, потому что я понимаю, кто это. Что скажет Макс Леонидов, что скажет Лешка Кортнев. Вот эти мнения мне интересны.

На том же концерте в Тушино прозвучал давний поп-хит вашего клавишника Андрея Державина «Не плачь, Алиса». Будет продолжение?

– Нет, я не собираюсь это продолжать. Во-первых, у него был день рождения, мы ему хотели сделать подарок. Во-вторых, у нас до сих пор очень поляризованное сознание. Заглохли уже вроде войны между попсой и рок-н-роллом, хотя Шевчук до сих пор раздувает это со страшной силой. Почему-то кажется артисту, что если он рок-н-ролльный артист и люди пришли его слушать, то они так же, как он, ненавидят попсу.

А люди одни и те же приходят и к нему, и на концерт группы «Сталкер». И я-то это знал, и мне очень хотелось это доказать. Андрюшка Державин страшно боялся эту свою «Алису» петь, потому что думал, что его закидают помидорами. А раздался такой восторженный рев! Вот и всё. Все эти войны только в наших головах, а вкусы людей гораздо более толерантны.

Маргулис сказал мне на прошлой неделе фразу о том, что «Машина времени» – это в чистом виде поп-музыка. Вы согласны с этим?

– В чистом виде поп-музыка? Я не очень силен в классификации. А что такое группа «Серебро» тогда? Или «ВИА Гра»?

И это поп-музыка...

– Но все-таки есть какое-то принципиальное отличие между «Машиной времени» и группой «Серебро»? Мне кажется, да. Поэтому я никогда не пытался в какие-то клеточки вставлять вот этих, этих… Зачем? Что это меняет?..

Когда вы пишете песни, они всегда отталкиваются от текстов?

– Нет.

– Случается, что сначала музыка, а потом тексты?

Очень часто. Гораздо чаще сначала музыка бывает.

То есть история, которая экранизирована в фильме «Начни сначала», – она из жизни? Мелодия, которая крутится в голове, а потом уже слышится и текст?

– Абсолютно. Надо понять, про что мелодия. Потому что срифмовать слова несложно, но получится лабуда, которая в одно ухо войдет, а в другое выйдет. А понять, про что именно мелодия, очень сложно. Если я это понял, я буду совершенно уверен, что все получится, и тогда песня пишется очень быстро.

Андрей, говорят, что у вас в группе есть жесткая пропорция между вами и другими авторами, чьи песни появляются на альбомах и исполняются на концертах.

– Чушь какая! Бред. Нет, конечно.

То есть в альбом вы отбираете лучшее?

– Все вместе садимся и что-то делаем. Наоборот! Если на пластинке, например, нет песни Кутикова, то мы стараемся его раскочегарить. Давай, чтобы было тоже! Какие уж там пропорции...

Всем известно ваше жесткое отношение к пиратству. Скажите, вы себя часто ощущаете обманутыми рекорд-лейблами, когда вас издают?

– Я ощущаю себя обманутым страной, которой насрать, как и сколько воруют у авторов. В этой ситуации один лейбл, который нас выпускает и ведет себя, скажем, безукоризненно честно, погоду не делает.

А вы пытались ловить кого-то за руку?

– Ну, сейчас я брошу музыку, возьму бейсбольную биту и пойду громить Горбушку. Это непродуктивно.

Наши рекорд-лейблы сами занимается зачастую пиратством. На одном и том же заводе штампуется пиратка и легалка.

– Завод всего лишь выполняет заказ, так как лейблы у нас не имеют своих собственных заводов. Они размещают заказ на том или ином заводе. О том, что заводы печатают сверх заказанного… Этим должны заниматься совершенно другие, «пробивные» органы, которые этим не занимаются, а чаще еще и крышуют пиратов.

Бывало так, что приезжал парень, скажем, из Ростова или из Казани и говорил: «А знаешь, тут поступил заказ твою пиратку напечатать, я вот отказался»?

– Нет, не было.

Когда поклонники к вам приходят брать автографы, на пиратском диске расписываетесь?

– Нет.

Даже если они не знают о том, что это пиратские?

– Они знают, что пиратские. Есть целые города, куда не доходит ни один настоящий диск.

– А если поклонник скачает с легального магазина легальный mp3, запишет на болванку и на ней попросит расписаться?

– Да оттого, что я распишусь, ничего не изменится, к сожалению. Могу расписаться, могу не расписаться. Этим не повлияешь на происходящее.

Продажи в Интернете приносят вам какие-нибудь деньги?

– Нет.

Я ваши записи видел на нескольких сайтах, которые являются легальными.

– Это вопрос к Кутикову, на самом деле. Но, насколько я знаю, ни черта нам Интернет не приносит.

– У вас есть какой-то лимит концертной деятельности за месяц или за год?

– Физические силы. Мы не любим ездить в какие-то затяжные гастроли. Все люди семейные. Поэтому мы можем съездить в один или два города и вернуться домой. Через неделю снова.

– Часто случается отмена концертов? Какой-то форс-мажор? Вот недавно у вас была отмена в Воронеже. Много людей обиделось.

– Я объясню, почему это произошло. Когда мы планируем приезд в город, то думаем над тем, как должна выглядеть наша реклама. Мы печатаем плакаты, мы посылаем их в город. Мы посылаем им ролик. Мы даем им текст. Если они хотят напечатать какие-то свои плакаты, они этот текст могут использовать.

Некоторые города думают, что они лучше знают, как с нашей публикой разговаривать. Поэтому концерт Оркестра креольского танго был ими объявлен как «Легенда русского рока Андрей Макаревич», всё это подавалось под соусом «За тех, кто в море»… Я посчитал, что это просто неуважение к тем артистам, которые приедут. Вообще нельзя обманывать зрителей, подавать одно под видом другого – это нехорошо. Мы попросили их переделать рекламу, они не переделали. И мы сняли концерт.

В целом концертов вместе с Оркестром креольского танго меньше, чем с «Машиной Времени»?

– Нет, столько же.

Вы играете в меньших залах, чем с «Машиной времени»?

– «Машина времени» может играть и во дворце спорта. С оркестром мы просто не возьмем такой зал, потому что это не та музыка, она требует все-таки более низкого контакта какого-то.

В казино вы играете и с «Машиной времени», и с оркестром?

– Никогда. Чтобы в зале в рулетками и столами – нет, никогда не играли.

Сейчас концертная деятельность, по вашим ощущениям, стала активнее за последние годы? Или, наоборот, стало больше свободного времени?

– Ничего не изменилось. Как была, так и есть. Ну, если сравнивать с 80-ми годами, когда мы играли 20–24 концерта в месяц и работали неделями в одном городе, в одном дворце спорта по два концерта в день, – эти времена прошли. Вообще люди наелись музыки. Людей перекормили музыкой, к сожалению, не очень качественной. Это нормально, не может такой пик сохраняться постоянно. Ни по отношению к нам, ни по отношению к жанру вообще.

А если говорить о концертных площадках, их состояние улучшилось?

– Стало лучше, безусловно. Во всяком случае, наш директор следит, чтобы наш райдер относительно звука и света выполнялся. Поэтому у нас за последний год не было таких проблем. То есть все выясняется заранее. Если люди не могут обеспечить, мы просто туда не едем, и все.

Последний вопрос. Вы играли с хорошими рок-музыкантами и с хорошими джазовыми музыкантами. Остались ли еще в области музыки какие-то мечты, которые не осуществлены?

– На данный момент нет. Дело в том, что Оркестр креольского танго – это вообще универсальное явление. Я не знаю такого жанра, которым они не владеют. Могут играть и камерную музыку, и этномузыку, и авангард, и джаз, и бит. Всё что угодно. Поэтому вопрос только в том, что ты будешь придумывать, что тебе сочинится. Я сочиняю…

В Песнях «Машины времени» мне всегда чего-то не хватало — то ли эпатажа, то ли хулиганистых образов и неожиданного поворота темы. А может быть, просто смущало морализаторство, всегда маячившее в текстах Андрея Макаревича.

Безусловно, нельзя отрицать общей заслуги группы в деле перенесения чисто западного явления, каковым является рок-н-ролл, в прокрустово ложе российских реалий — начиная с особенностей менталитета и заканчивая неуклюжим для этих целей русским языком. В этом смысле статус рок-легенды у «Машины времени» вполне обоснованный.

Но все же Макаревич и компания никогда не тянули на роль настоящих героев (а может, мое поколение не застало время, когда они хипповали?). Однако история свидетельствует, что бунтарство музыкантов выливалось лишь в борьбу за право отращивать длинные волосы и играть на гитарах. Да, Макаревича отчислили из института, но потом же восстановили. Да, концертную программу долгое время не утверждали в органах культуры, от которых зависел профессиональный статус коллектива. Но ведь Андрей Вадимович признавался сам, что тогда они играли из рук вон плохо. Короче, духовным диссидентством здесь все равно не пахнет.

Идеолог «МВ» сам не раз подчеркивал, что это поклонники придумали себе «не того Макаревича» — «с гитарой наперевес, сражающегося с чем-нибудь». «Но я совершенно не обязан им подыгрывать. Я никогда не занимался борьбой, а всегда делал то, что хотелось».

Потрясение

Отслеживая творческий путь «машинистов», я не испытывал за последние несколько лет приятных потрясений даже от таких затертых до одури шлягеров, как «Он был старше ее» и «Однажды мир прогнется под нас» (опять морализаторство, кстати).

Но недавно почувствовал журналистский зуд, услышав в эфире столичных радиостанций свежую песню «Машины времени» — «Звезды не ездят в метро». Эта композиция из нового альбома (еще не обнародованного) с возвышенным названием «Место, где свет» и мелодраматическим наполнением. Откровение Макаревича крепко засело в голове. Правда, не знаю почему. Может, я стал постарше, и тема, затронутая в песне, стала близка мне, 31-летнему «не мальчику, но мужу»? Или действительно за долгие годы у группы наконец родился не просто форматный хит, который радиостанции с удовольствием взяли в ротацию, а НАСТОЯЩАЯ ПЕСНЯ.

Трагедия

Короче, показалось, что Макаревич очень тонко передал трагедию одинокой рок-звезды, «уставшей от накрашенных стерв» и страдающей от невозможности встретить ту единственную, влюбленную в него поклонницу, которая ездит в метро. От сострадания герою пощипывало в носу и наворачивалась слеза.

Решив разобраться, что к чему, отправился на встречу с лидером «МВ». Лучше бы я этого не делал. Ведь общеизвестно, что Макаревич брезгливо относится к СМИ и бесконечно твердит о деградации журналистов. Я отказывался считать себя дегенератом и не верил в то, что, если человек согласился на беседу, он станет вести себя так, будто напротив него душевнобольной.

Макаревич назначил рандеву в одном из столичных бильярдных клубов, куда вход обычным посетителям закрыт. Проигрывая вторую партию подряд миловидной барышне, ведущий «Смака» выглядел явно огорченным. Девушка мастерски вкатывала шары в лузы, невзирая на почтенный возраст и статус рок-легенды своего соперника. «Конечно, ты можешь в очередной раз меня обыграть и получить сомнительное удовольствие, — невесело острил Андрей Вадимович, — но друга потеряешь навсегда».

Ожидая, когда мэтр будет в очередной раз публично унижен проигрышем, я вспомнил историю, поведанную мне Андреем Григорьевым-Апполоновым. Он тоже играл с Макаревичем на бильярде, и ставкой у них являлась стодолларовая купюра. «Иванушка» выиграл и стал требовать оговоренную сумму. На что «главный машинист» с укором произнес: «Что, неужели действительно возьмешь с меня деньги?» «Конечно, возьму», — невозмутимо ответил Рыжий.

Андрей Вадимович производил впечатление человека, уставшего от всего на свете, обидчивого, серьезно относящегося к любым мелочам. Казалось, одно неосторожное слово, движение или неправильный взгляд может вывести его из себя. Так и случилось.

— Ваш новый альбом можно рассматривать как энциклопедию взаимоотношений между полами. Ведь именно о женщинах вы поете в большинстве песен.

— А о чем, вы считаете, мы должны петь — о социальных проблемах?

— И о них тоже. Почему нет?

— Сколько ж можно? Это было интересно, когда, кроме подполья, об этом никто не говорил. А когда только об этом и талдычат по телевизору, радио и в газетах, хочется от этого уйти, закрыть уши...

— Со стороны вы производите впечатление сытого, уставшего от жизни человека...

— Все эти революционные разговоры насчет сытости я просто сверну в трубочку и засуну знаете в какое место… Мне надоело говорить на эту тему. Музыкант должен быть музыкантом, а художник — художником, и желательно, чтобы он не был голодным. Потому что тогда он будет думать не о музыке, а о жратве и как бы себя продать. Это все с 17-го года успокоиться не можем...

— Но в последнее время ваше имя стало чаще всплывать в связи с кулинарией, дайвингом, но никак не с музыкой...

— Когда ко мне подходит 40-летний человек со словами: «А что это вас не слышно?» — я обычно отвечаю: «Это тебя не слышно, потому что для тебя теперь работа, жена и дети важнее, чем поход на концерт. И это естественно. Прошло твое время, теперь на концерты ходят те, кто помоложе».

Обида

Из Дальнейших ответов, каковые нет смысла полностью приводить, выяснилось, что, несмотря на то что Макаревич считает себя «на редкость оптимистичным человеком», он:

а) «физиологически ненавидит политику»;

б) «перестал смотреть телевизор, потому что не переносит обилия рекламы»;

в) «считает слово „примодненный“ плохим»;

г) «ненавидит административную работу и чувствует себя не очень хорошо в толпе»;

д) «не любит идеологию во всех ее проявлениях».

К концу беседы автор поразившей меня песни заметно оживился, как будто мы затронули самую больную тему: «Мне очень неприятно, что 95-97% всех денег, которые музыканты должны получать с продажи альбомов, зарабатывают „пираты“. А государству на это наплевать. И борьба, которая ведется с пиратством, носит чисто показной характер. Так что о состоятельности пока говорить рано. Виллы на побережье Средиземного моря у меня нет. Даже квартиры в Москве нет».

Концерт Макаревича и «Оркестра креольского танго» в Баку отменили, опасаясь «проукраинских выступлений»
14 октября 2014 

Причиной переноса концерта Андрея Макаревича организаторы назвали «занятость помещения в связи с проведением иных мероприятий». По неофициальной информации причина отмены концерта в том, что местные власти испугались возможных «проукраинских выступлений».

«Организаторам был предложен ряд дат для переноса концерта, но они не совпали с графиком артиста. В связи с этим было принято решение отменить концерт во Дворце Гейдара Алиева. Купленные билеты можно вернуть в кассы города Баку», - говорится в сообщении пресс-службы Дворца Гейдара Алиева, где певец собирался выступить с концертной программой.

Мероприятие было запланировано на 31 октября.

Сам Макаревич резко прокомментировал очередные проблемы с собственными концертами.
«Ну что ж, господа бакинцы — сами извиняйтесь перед вашими зрителями, купившими билеты и постарайтесь при этом не врать», - заявил Макаревич.

Ранее, во многих российских городах также были отменены выступления артиста. В частности, это было вызвано массовым отказом россиян посещать данные мероприятия. После всплеска народного возмущения позицией певца по событиям на Украине Макаревич уже обращался с письмом к президенту Владимиру Путину, прося защиты от общественного мнения россиян..

28 сентября, в Петербурге не состоялся совместный концерт  Макаревича и джазового гитариста Ильдара Казаханова. По официальной версии, концерт был отменен из-за низкой продаваемости билетов.

Вместе с тем, концертный тур Макаревича уже запланировал на Украине.

Его песни даже не хочется слушать. Отпала потребность и нет доверия к автору.
Многое, о чем он пел, это не про него.

Макаревич: У русских со времён татарского ига осталась привычка гадить

Андрей Макаревич записал новую версию композиции "Снег" на белорусском языке. Песня была записана специально для проекта "Global Reload" в рамках общественной кампании "Будем белорусами!" при поддержке музыкального портала Туzin.fm, которому музыкант дал короткое интервью.

Макаревич рассказал, что у него имеются белорусские корни и в знак поддержки и уважения предков он решился на такой эксперимент. Он хорошо помнит говор своей бабушки-беларуски. Лидер "Машины времени" оговорился, что гордится своими корнями, любит Белоруссию, а особенно местную природу.

Также Андрей Макаревич рассказал, чем отличаются белорусы от русских: "Разница есть, конечно. Даже хотя бы в отношении к природе. У вас это отношение европейское. У нас же испорченное отношение к природе кочевниками. Кочевники привыкли гадить, потому что они не сидят на местах — они завтра едут дальше. Так чего заботиться о чистоте. Подозреваю, что у русских это осталось со времён татарского ига. У вас также история непростая, здесь то Польша была, то Белоруссия, но всё же это Европа"

По словам Макаревича, песню "Снег" в оригинале он записал еще в 1970-е. На белорусский язык ее перевел Юрий Нестеренко. Она была записана Андреем Макаревичем вместе с музыкантами из группы Apple Tea.

Я думаю, им движет обида.
Фактически игнор большей частью населения. Даже в гастролях в Азербайджане отказали.
Терять нечего, поэтому говорит что чувствует и думает.
Проекты в последнее время в основном то в Израиле, то в Украине, теперь вот, Белоруссия.

Зато, если бы он заявил что-нибудь о Крыме или бандеровцах, не в стиле украинского корана, (такое я тоже могу представить), его заочно бы записали в "ватники и колорады", а окажись он на украинской территории, то вокруг концерта устроили бы побоище, самого Леннона нашли бы в каком-нибудь мусорном ящике, в лучшем случае с разбитыми очками и разбитым здоровьем.
А украинский "человек-сало" заявил бы в своем фейсбуке, что так им, англичанам, и надо, потому что воевали на стороне Сталина, а не "Великой Украины". И вообще, англичане - это неудачная ветвь великих древних укров, английский язык - это диалект западноукраинского, а величие украинской нации признавал даже Черчилль, поскольку свободно говорил на украинском, на рабочем столе держал портрет Грушевского, а по вечерам онанировал на изображение Роксоланы.