Режиссеры террора
Сила Исламского государства – в его врагах
Евгений Сатановский
За время, прошедшее с начала беспрецедентного по своим последствиям наступления на Мосул летом 2014 года боевиков ничем особенным на фоне гражданской войны в Сирии и Ираке не выделявшейся группировки ИГИЛ, Исламское государство (ИГ) стало одним из основных «ньюсмейкеров» Ближнего Востока. Как вследствие масштабов его собственной информационной и вербовочной активности, так и из-за притока тысяч джихадистов-иностранцев ИГ обогнало в популярности не только «Аль-Каиду», но и всех прочих конкурентов из числа радикальных групп и движений, ставших неизменной составляющей современного исламского мира.
ИГ – первая неосалафитская террористическая структура, контролирующая территории с многомиллионным населением и финансовые активы в миллиарды долларов. Этот альянс исламистов, баасистов и суннитских племенных шейхов, «не вписавшихся» вследствие необратимых ошибок официального Багдада в государственную систему постсаддамовского Ирака, судя по жесткой и по местным меркам вполне эффективной структуре управления, выстроенной на захваченных территориях, вполне может со временем сформировать квазигосударство с тем большим успехом, что его соседи заняты отнюдь не борьбой с ИГ на уничтожение, которую декларируют, а обеспечением безопасности своих границ и в лучшем случае поддержкой союзников.
При возможности все они не прочь направить боевиков ИГ на собственных противников. Так, Иран предупредил, что будет уничтожать их в 40-километровой зоне у своей границы, не дает ИГ захватить шиитские святые города на территории Ирака и Багдад с его шиитским населением и союзным Ирану правительством, а также помогает войскам Асада и ливанским шиитам отбивать атаки суннитских радикалов. Однако в случае массированной атаки ИГ на Саудовскую Аравию (КСА) Тегеран наверняка даст этой ситуации развиваться, предоставив Эр-Рияд его судьбе. Ослабление, а тем более распад КСА превратят Иран в силу, однозначно доминирующую в Персидском заливе и шиитских районах Аравийского полуострова.
То же самое касается саудовцев в отношении потенциального столкновения ИГ с Ираном. Геноцид шиитов, йезидов и христиан в Сирии и Ираке их просто не интересует, а действия ИГ против алавитского режима Асада в Дамаске и военно-политических шиитских структур Ливана и Ирака, сотрудничающих с Тегераном, Эр-Риядом приветствуются. Главное, чем для них опасно ИГ, – попытками прорыва его отрядов через саудовско-иракскую границу, что с учетом напряженной обстановки в Йемене, на Бахрейне и в Восточной провинции самого королевства может спровоцировать его распад, не говоря уже о глобальной дестабилизации всего Аравийского полуострова. В противостоянии этому Эр-Рияд может де-факто опираться только на военную помощь Каира, так как надежда на Соединенные Штаты в случае возникновения у его арабских союзников серьезных внутренних проблем, как показали события «арабской весны», весьма призрачна.
Бенефициары «арабской весны»
Мы говорим в данном случае о проблемах внутренних, поскольку вся Саудовская Аравия с ее консервативными улемами, радикальным прочтением ислама, подчинением и подавлением на территории королевства любых толков ислама, не вписывающихся в салафитские догмы, и системой образования, формирующей из местной молодежи поборников этих догм, является идеальным кадровым резервом для ИГ. Так, религиозная полиция по принципам и мерам воздействия, применяемым ею в отношении жителей страны и иностранцев, заподозренных в нарушении шариатских правил поведения, мало чем отличается от боевиков ИГ. Вся разница между саудовскими властями и ИГ – непризнание последним права Дома Сауда на власть. Что при наличии «пятой колонны» (сторонников ИГ в королевстве очень много) делает его положение весьма шатким.
Использовать радикальные настроения собственной молодежи для формирования из нее джихадистских структур, как при поддержке ЦРУ США было сделано Управлением общей разведки (УОР) КСА в Афганистане в 80-х годах, в результате чего появилась «Аль-Каида», казалось хорошей идеей. Как и превратить действующие за пределами королевства салафитские террористические группировки в инструмент его внешней политики в 90-е и 2000-е годы, что Эр-Рияд осуществил без особых колебаний.
Издержки вроде терактов «9/11» или Бостонского имели место, но в целом руководству саудовских спецслужб удавалось контролировать финансируемых радикалов. Ситуация изменилась после того, как в середине 90-х в игру вступил Катар с его собственными амбициями и куда более гибким, чем у Саудовской Аравии, прочтением салафитских догматов. Ситуация с ИГ – следствие именно его партии на казалось прочно освоенном саудовцами поле.
Поддержка Катаром «Братьев-мусульман» позволила ему в «арабской весне» снять все сливки с падения режимов престарелых светских авторитарных лидеров региона. КСА и поддерживаемые королевством салафитские группы не получили никаких дивидендов ни в Тунисе, ни в Ливии, ни в Египте, ни в Йемене. Что до Сирии, гражданская война там привела не к быстрому падению Асада, на что рассчитывали три ее организатора (Саудовская Аравия, Катар и Турция), а к закреплению сторон на своих позициях при невозможности внешней интервенции, которую Совет Безопасности ООН без одобрения или хотя бы нейтралитета со стороны России и Китая не был готов санкционировать.
Это неизбежно привело к столкновениям не только правительственной армии с ее противниками, но и их группировок между собой. Как в любой затянувшейся сверх определенного срока гражданской войне всегда и бывает.
Первой жертвой этих столкновений стали светские бригады Сирийской свободной армии (ССА), контролируемые турецкой спецслужбой MIT. Самые боеспособные ее подразделения, потеряв надежду на быструю победу, примкнули к хорошо вооруженным и финансируемым джихадистам – на этом этапе прокатарские «Братья-мусульмане» и просаудовская «Джабхат ан-Нусра», входящая в состав «Аль-Каиды», разделили наследство ССА примерно поровну. В Египте тем временем правительство «Братьев-мусульман» и возглавлявший его президент Мурси были свергнуты армией – Эр-Рияд поддержал светскую военную власть в Каире.
В гражданской войне в Ливии Доха и Эр-Рияд включились в поддержку противостоящих друг другу группировок. В Тунисе их соперничество осталось в рамках парламентской борьбы. В Совете сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) Катар получил от Саудовской Аравии, Бахрейна и Объединенных Арабских Эмиратов жесткий ультиматум, по сути дела поставивший под вопрос его членство в этой организации. Появление ИГ стало асимметричным ответом эмирата конкурентам.
Уже в Ливии вопрос соответствия изначальной чистоты рядов союзников и их вписывания в ту или иную доктрину оказался неактуальным.
Катар перекупил у Саудовской Аравия ее джихадистов-салафитов из числа ветеранов «Аль-Каиды». КСА у Катара – территориальные бригады «Братьев-мусульман». Логика требовала от Катара тиражирования этого опыта в Ираке. ИГИЛ в данном случае оказался идеальным инструментом. Именно потому, что его взял под патронат Катар, первые боестолкновения на территории Сирии эта группировка провела не с войсками Асада или курдами, а с отрядами «Джабхат ан-Нусра», осложнив их положение и ослабив влияние УОР КСА на захваченной джихадистами территории.
Нефтяная игла средневековья
Если первоначально эксперты приняли ИГИЛ за «фейковую» группировку, созданную Ираном или властями Дамаска для дезорганизации противника, позднее, по мере того как она развивала и закрепляла успехи, особенно после захвата города Ракка, стало ясно, что в рядах этой военно-террористической структуры воюют настоящие, а не легендированные противники Асада. И то, что они первоначально ударили по другим его врагам, не более чем сочетание двух взаимодополняющих факторов: конфликта Саудовской Аравии и Катара – с одной стороны и личных разборок командиров, возглавляющих «Джабхат ан-Нусра» и ИГИЛ, – с другой.
ИГИЛ (позднее ИГ) вполне можно рассматривать как группу, отколовшуюся от «Аль-Каиды», которую Катар использовал против Саудовской Аравии, действуя на ее поле. Другое дело, что масштабы деятельности ИГ оказались беспрецедентными, так же, как способность ее лидера к созданию общеиракского суннитского альянса, выходу на самофинансирование и привлечению внешней поддержки, в том числе за счет исламистов из стран Запада, Северной Африки и Центральной Азии. Последнее позволяет ИГ действовать далеко за пределами территории, которую оно контролирует в Сирии и Ираке, в том числе опираясь на местных джихадистов, ассоциирующих себя с группировкой или воевавших в ее рядах.
Возвращаясь к странам, непосредственно граничащим с территорией, захваченной ИГ, отметим, что Турция, формально вошедшая в антиисламистскую коалицию, сформированную США, фактически использует его против сирийских курдов в районе города Кобани, спровоцировав ситуацию, в которой их лидеры вынуждены смириться с военной поддержкой отрядов пешмерга Барзани, контролирующего Иракский Курдистан.
Последнее укрепляет претензии Эрбиля на контроль над территорией всего Курдистана, а также позволяет Анкаре, поддерживающей с Барзани партнерские отношения, ослабить его соперников из числа сирийских сторонников Рабочей партии Курдистана (РПК), остающихся убежденными противниками примирения с Турцией.
В войне, которую ИГ ведет против подразделений, верных правительству Асада, Турция с самого начала сирийской междоусобицы выступала за его свержение. Любой враг Дамаска – как минимум не враг Анкаре. ИГ это тоже касается. По крайней мере до той поры, пока его отряды атакуют противников Анкары и не покушаются на прорыв на турецкую территорию. Это объясняет пассивность турецкой армии, на которую Соединенные Штаты надеялись, чтобы ограничить свое противоборство с ИГ действиями ВВС, предоставив право ведения наземной войны, кровопролитной и рискованной, союзникам.
Анкара, член НАТО, в отношении ИГ ведет двойную игру, оставаясь главным покупателем нефти (напрямую или через тот же Иракский Курдистан), которую джихадисты по демпинговым ценам выбрасывают на мировой рынок. То есть вместо того, чтобы отсечь ИГ от основного источника дохода (до 3 млн долл. в день), что резко ослабило бы его, снизив военный потенциал отрядов Абу-Бакра аль-Багдади и его союзников по Исламскому государству, Турция де-факто превратилась в главный канал финансовой подпитки этой военно-террористической структуры. Хотя пресечение этого канала не составляло и не составляет для Турции никаких проблем, не считая нескольких миллиардов долларов в год, которые она зарабатывает на нефтяной контрабанде как посредник.
Более того, успешная работа ИГ в сфере добычи и переработки нефти, основанная на том, что по нефтяным месторождениям и НПЗ авиация антиджихадистской коалиции ударов практически не наносит, основана скорее всего на негласных договоренностях ИГ с руководством Турции, наличие которых неоспоримо. Их, помимо прочего, подтверждает быстрое освобождение захваченных в Мосуле в 2014 году турецких дипломатов и предпринимателей. Условия этой сделки до сих пор до конца неизвестны. Жестокость ИГ в отношении захваченных в плен иностранцев, в том числе публичные казни заложников, хорошо известна – турки стали редкостным исключением.
Впрочем, казнив в начале февраля захваченного в плен иорданского летчика, ИГ, как в таких случаях говорят на Ближнем Востоке, «выстрелило себе в ногу». Реакция Иордании – и населения, и армии, и монарха – на появление видеозаписи, на которой боевики сжигают его заживо, оказалась предсказуемой: королевство объявило ИГ войну на уничтожение. Хотя риторика Аммана не означает, что его армия начнет чреватую значительными потерями наземную операцию, которая сплотит население Ирака, остро воспринимающее любое вторжение на свою территорию.
Угрозы Иордании в адрес ИГ были реализованы в показательной казни джихадистов, содержавшихся в иорданских тюрьмах, – явно не последней. Население королевства, включая влиятельный бедуинский род, к которому летчик, казненный ИГ, принадлежал, воспринимает это как справедливость. Впрочем, иракцы, которые заживо сжигали летчика, тоже понимали это как справедливость: публичные сожжения в контролируемых ИГ районах так же распространены, как распятия и другие средневековые зверства. В какой мере это следствие характерных черт ИГ, а в какой – традиционной для Ирака на протяжении всей его истории запредельной жестокости, судить трудно.
Что касается Иордании и ИГ, королевство, возглавляемое потомком пророка Мухаммеда, не может, как рекомендуют профессионалы, занимающиеся борьбой с джихадистами, вешать их, хороня в свиных шкурах, чтобы исключить саму возможность попадания в рай.
Однако казнь всех тех, кто представляет предмет заботы лидеров ИГ и кого они пытаются обменять на захваченных заложников, – это единственный язык, который понимают люди такого рода. Альтернативой ей может выступать в глазах иорданцев только массированная бомбардировка населенных пунктов, принадлежащих племенам, поддерживающим ИГ, либо физическая ликвидация его лидеров.
Протесты Евросоюза против казни террористов в этой связи выглядят запредельным ханжеством – они в очередной раз подтверждают, что соседям ИГ не на кого надеяться, кроме самих себя.
Запад может называть Иорданию союзником, как это делает Израиль, но в борьбе с таким врагом, как ИГ, не говоря уже о прочих радикальных исламистских группировках, и королевство, и еврейское государство будут воевать каждый сам за себя. Хотя, отдадим должное Амману, в отличие от Иерусалима мораторий на смертную казнь под давлением ЕС Иордания не вводила и вводить не намерена. А поскольку Иордания всерьез включилась в уничтожение ИГ, это неизбежно будет использовано местными исламистами для проведения серии терактов и боестолкновений на ее собственной территории. Что в противостоянии джихадистам ИГ сближает монархию не только с Израилем, традиционно с «черного сентября» 1970 года де-факто являющимся главным гарантом безопасности этой страны и правящей ею династии, но и с Египтом и Саудовской Аравией.
Аль-Голливуд и тщетные надежды
Настораживающими факторами в отношении возможного будущего ИГ является гибкость его стратегии, в которой учтены ошибки «Аль-Каиды», не позволившие ей сделать то, что удалось Исламскому государству. Скорее всего в данном случае проявилась разница между гибким Катаром и куда менее динамичной Саудовской Аравией: какие государства-патроны с присущим им уровнем мышления – такие результаты. Устойчивая мифология, распространенная в отечественных военно-политических кругах относительно ведущей роли в формировании ИГ спецслужб США, опирающаяся на афганский опыт 80-х годов, практически полностью игнорирует процессы, которые идут собственно в арабском мире. Разумеется, Вашингтон, как было принято «в добрые старые времена», пытается их контролировать. Вопрос в том, насколько ему это удается. Хотя пока у США получается делать вид, будто некоторый контроль существует...
Как бы то ни было, присоединение к ИГ таких джихадистских группировок, как «Ансар Бейт аль-Макдис», действующей на египетском Синае, «Исламского движения Узбекистана», ряда подразделений талибов из «Техрик-е Талибан Пакистан», структур из Магриба и Сахеля и значительного числа более мелких групп по всему миру, не говоря уже о сочувствующих, авантюристах-«попутчиках» и искателях приключений (включая «временных жен» из стран западного блока), – это процесс, который не стоит игнорировать. Проблема в том, что он, как и приток иностранных джихадистов (тысяча и более человек в месяц из 80 стран, то есть несколько десятков тысяч боевиков), – результат чрезвычайно успешной рекламно-пропагандистской и вербовочной кампании ИГ, которой практически нечего противопоставить.
С точки зрения PR-деятельности ИГ – проект мирового уровня с высокопрофессиональной командой, которая отвечает за продвижение имиджа структуры. И использует при этом самые современные наработки. Так, работавшее на ИГИЛ агентство «Аль-Фуркан» в 2014 году выпустило фильм «Звон мечей» на уровне американского кинопроизводства. В конце прошлого года специалисты ИГ выложили в Интернет англоязычный с субтитрами на арабском языке фильм «Пламя войны» студии «Аль-Хайят», производящей собственные фильмы и субтитры к фильмам медиаструктур ИГ: «Аль-Фуркан» и «Аль-И’тисам». Основные языки, которыми оперирует «Аль-Хайят»: английский, арабский, бенгали, курдский, немецкий, русский, турецкий, урду, французский и хинди. Впрочем, это далеко не все – джихадистская медиапродукция выпускается и на множестве других языков.
Само по себе это свидетельствует о глобальности задач, которые ставит перед собой ИГ, и опять напоминает о Катаре, точнее – о том, как были созданы информационное агентство и телевизионный канал «Аль-Джазира», превративший крошечный эмират в информационный центр арабского мира. Трудно отделаться от ощущения, что этот опыт был использован ИГ в формировании мирового джихадистского медиапространства. Тем более что, как и в случае с «Аль-Джазирой», большую часть работы для ИГ выполнили западные специалисты, в том числе те, кто перейдя в ислам, увлекся его радикальными формами.
Отметим напоследок: какие бы противоречия ни разделяли радикальных исламистов, в противостоянии с внешним противником, будь то Иран, Израиль, авторитарные режимы и монархии арабского мира, страны Запада, Россия, Индия, Китай, шииты или христиане, йезиды и представители других этноконфессиональных меньшинств региона, они будут едины. Запрет боевикам «Аль-Каиды» воевать с ИГ, пока против него действует антиджихадистская коалиция, притом что ИГ, с точки зрения ее лидеров, организация-раскольник, характерен. Надежды на то, что джихадисты перебьют друг друга, беспочвенны...
Евгений Сатановский,
президент Института Ближнего Востока
