Зачем Узбекистану ОДКБ: мнение эксперта
6 июля 2017
Сегодня, 5 июля, министр иностранных дел Узбекистана Абдулазиз Камилов впервые в прямом эфире ответил на вопросы граждан. Всего было задано 39 вопросов. В своих ответах он разъяснил позицию Узбекистана по вопросам региональной и международной политики. Камилов отметил, что неприсоединение к каким-либо военно-политическим блокам, недопущение пребывания наших военнослужащих за пределами страны, установление дружественной и прагматичной политики со всеми государствами, особенно с соседними странами останутся приоритетными направлениями внешнеполитической деятельности Узбекистана. Эксперт по Центральной Азии и Среднему Востоку Александр Князев прокомментировал EADaily наиболее актуальные моменты в ответах главы узбекского МИДа.
На протяжении многих лет после развала СССР Центральная Азия считалась и была одним из конфликтных регионов планеты. Достаточно вспомнить гражданскую войну в Таджикистане, нестабильность в Киргизии, периодические теракты, попытки госпереворотов, многочисленные потенциальные опасности, которые несли в себе противоречия по водным вопросам, межгосударственным границам. Что изменилось и какая ситуация сегодня?
О высокой конфликтогенности региона на протяжении четверти века не писали только самые ленивые, и подавляющее большинство прогнозов с результатами сегодняшнего дня не совпадают. Во многом это связано с субъективным фактором, в первую очередь, в основных регионообразующих странах — Казахстане и, особенно, в Узбекистане. Особенно, потому что весомая доля потенциальных конфликтов связана именно с ним. В двух межэтнических конфликтах — 1990 и 2010 годов, когда на юге Киргизии уничтожалось этническое узбекское население, у руководства Узбекистана хватило мудрости не вступать в прямой конфликт, дабы не переводить его в плоскость межгосударственного.
Во всех окружающих Узбекистан странах присутствуют большие узбекские общины, и с момента распада СССР главным принципом для Ташкента было то, что это граждане других стран и их проблемы — это проблемы этих стран. На мой взгляд, сейчас появляются признаки того, что этот подход может измениться. Это не означает, что Узбекистан по любому случаю, связанному с узбекскими ирредентами, начнет вводить войска на соседние территории, но можно ожидать и более существенных реакций, чем это было раньше, тем более, что в той же Киргизии этот вопрос остается крайне болезненным.
С учетом того, что нынешнее руководство Узбекистана акцентированно подчиняет всю внешнюю политику экономической прагматике, можно ожидать, например, расширения влияния Узбекистана на соседей с использованием экономических инструментов и наличия этнических общин. Противоречия по границам в регионе остаются, их наибольшая концентрация по-прежнему в Ферганской долине. Но здесь наибольший потенциал конфликтов в меньшей степени связан с Узбекистаном. Сложнее ситуация при отсутствии видимого стремления сторон к компромиссам на участках киргизско-таджикской границы. В целом же регион остается потенциально конфликтогенным, если вспомнить о стремительно растущем факторе религиозного экстремизма, слабыми звеньями которого я уверенно могу назвать Киргизию, Таджикистан и Туркмению.
Обычно в связи с этим вопросом начинают говорить о близости Афганистана. Зная неплохо тамошнюю ситуацию, наблюдая ее десятки лет, могу утверждать, что внутренний конфликтный потенциал в каждой из названных республик на много порядков превышает тот уровень угроз, который можно ожидать со стороны Афганистана. К сожалению, в информационном пространстве тотально преобладают политически ангажированные, конъюнктурные оценки, гипертрофирующие реальность. И в этом потоке забывается главная из угроз с афганского направления — оборот наркотиков. А это фактор криминализации стран региона, роста коррупции государственных, в первую очередь, силовых структур. Во взаимосвязи с религиозным радикализмом, ростом протестных настроений на социально-экономической почве, получается весьма взрывоопасный «коктейль». Так что несбывшиеся прогнозы просто оказываются долгосрочными, пролонгируются во времени, оставаясь вполне реалистичными.
Ну, и важнейшей конфликтной темой остается, конечно, тема использования трансграничных водных ресурсов, конфликта стран верхнего течения Сырдарьи и Амударьи — Киргизии и Таджикистана, и остальных стран нижнего течения — Узбекистана, Туркмении, Казахстана. По понятным географическим причинам Узбекистан в этом конфликте находится на первой, так сказать, «линии обороны».
Узбекистан дал согласие на строительство Рогуна, но при условии соблюдения национальных интересов. Многие это расценили как одобрение: можно строить, а дальше посмотрим. Что может ожидать Таджикистан в этом случае?
Ключевые слова в высказанном Абдулазизом Камиловым мнении по поводу Рогунской ГЭС — «должны быть учтены и национальные интересы Узбекистана». Да, кто-то спекулятивно начинает их интерпретировать как некое «добро» со стороны Узбекистан на строительство ГЭС с каменно-насыпной плотиной высотой 335 метров. Вообще, восторги таджикской стороны по поводу высоты плотины напоминают порой какой-то спортивный ажиотаж: выше, больше, а в последнее время — и быстрее… Общеизвестно беспокойство стран нижнего течения по поводу изменения, в случае завершения строительства, ирригационного режима Амударьи. Есть еще, кстати, и не ставший пока актуальным вопрос о правах Афганистана на свою часть стока, это вопрос близкого будущего и афганской стороной он уже поднимается. Но Узбекистан беспокоит не только гидромелиоративная составляющая Рогунской проблемы, есть еще и техногенная, связанная как с высокой сейсмичностью региона, так и с сомнениями в качестве строительства с точки зрения безопасности.
В самом простом приближении «национальные интересы Узбекистана» могут здесь заключаться в пересмотре проекта и резком снижении мощности будущей ГЭС. Одновременно Узбекистан мог бы быть привлечен в качестве одного из ведущих участников проекта со всеми вытекающими из этого последствиями: участии в обеспечении безопасности и в получении всех преференций акционера. В случае, если преференции вообще возможны, поскольку серьезный маркетинг рынка электроэнергетики до сих пор отсутствует. Руководство Таджикистана (как и соседней Киргизии) апеллирует к американскому проекту CASA-1000, гипотетически выводящему генерирующие мощности из Средней Азии в Пакистан и Индию. Проект малореалистичен, сомнительным остается участие в нем Пакистана, да и Индии.
Вообще, он политизирован и очень сильно напоминает тот случай, когда активная пиар-кампания (и даже частичное строительство каких-то элементов) конечного результата не дает. 16 мая этого года в Астане состоялась встреча руководителей энергетических ведомств пяти государств Центральной Азии, на которой обсуждался вопрос восстановления объединенной энергосистемы региона, действовавшей в советское время. Это направление в решении проблем энергетики представляется куда более реалистичным. Есть еще варианты по созданию малых и средних ГЭС. Для Таджикистана проблемным является то, что строительство Рогунской ГЭС возведено в ранг национальной идеи, и исходя из имиджевых и общих политических интересов руководство страны отказаться от строительства просто не может.
На пользу бесконфликтному решению вопроса с Рогунской ГЭС идет один факт: для полноценного завершения строительства у Таджикистана элементарно нет средств. В поиске денег руководство республики сейчас пытается выпустить евробонды на $ 1 миллиард, активно изыскиваются кредитные возможности. И это при том, что в 2018 году внешний долг страны превысит 39% от ВВП, критически приблизившись к пороговому уровню в 40%. Ну, и не новость же, что Таджикистан уже четверть века продолжает оставаться беднейшей из стран бывшего СССР. Позитивно все обстоит пока с другим аналогичным проектом — Камбаратинской ГЭС в Киргизии — там инвесторов вообще пока не предвидится. Да и вопрос этого строительства не доведен до такого абсурда, как в Таджикистане, в условиях предстоящей смены политической власти у нового руководство Киргизии будет определенный лимит возможностей постепенно снять тему Камбаратинской ГЭС с повестки дня навсегда.
Региональная политика Ташкента в последнее время отличается заметным стремлением к снятию конфликтности там, где это возможно. Думаю, что и поэтому, продолжая негативно относиться к строительству Рогунской ГЭС, руководители Узбекистана дипломатично избегают каких-либо конфликтных заявлений, оставляя возможность для диалога с оппонентами по наиболее острым вопросам. В любом случае, у Узбекистана существует и огромное количество возможностей для отстаивания своих национальных интересов другими средствами, если не будет работать дипломатия. В отношении Таджикистана в связи с Рогунским проектом такой опыт есть.
Камилов в очередной раз заявил, что страна в ОДКБ не вступит. По его словам, «вопрос на повестке вовсе не стоит, он также не обсуждался в ходе госвизита президента Узбекистана Шавката Мирзиёева в Москву». Заинтересован ли Узбекистан в военном сотрудничестве с РФ?
Иногда забывают о том, что в 1992-м году именно первый президент Узбекистана Ислам Каримов стал инициатором Договора коллективной безопасности, подписанного, кстати, в Ташкенте и ставшего, использую известный оборот, «формой цивилизованного развода» бывших советских республик в военной сфере. Военное сотрудничество РФ и Узбекистана помимо появляющихся и исчезающих многосторонних, во многом формальных и неэффективных, структур, было всегда, именно оно во многом позволило, в частности, прекратить гражданскую войну в Таджикистане. Это же военное сотрудничество в двустороннем формате происходит и сейчас.
С 2005 года действует договор о союзнических отношениях между Российской Федерацией и Республикой Узбекистан, в рамках которого оно и осуществляется. Сегодняшний интерес к этой теме возник в связи с новостным сообщением о запланированных совместных тактических учениях армейских подразделений двух стран и штабных переговорах. Это сразу стало поводом говорить о возможном возвращении Узбекистана в ОДКБ. Думаю, что министр иностранных дел Узбекистана дал вполне полноценный ответ на этот вопрос, поскольку не существует в природе ответа на вопрос «а зачем»? Зачем Узбекистану ОДКБ? В ходе визитов в Москву Ислама Каримова в апреле прошлого года и Шавката Мирзиёева в апреле нынешнего подписан целый пакет соглашений, относящихся к военно-техническому сотрудничеству. Действуют программы взаимодействия всех структур двух стран, обеспечивающих безопасность. В российских военных учебных заведениях обучается значительно большее число военнослужащих Узбекистана, нежели, скажем, из многих стран-участниц ОДКБ. Отказ от ОДКБ четко вписывается в основные парадигмы внешней политики Узбекистана, которая в принципиальных моментах состоялась давно, и оснований к ее изменению не видится.
