Этот странный, странный переворот...
ГКЧП – что же это было?

Событие, резко ускорившее распад Советского Союза, до сих пор находится как бы в мемуарной и историографической тени. Его участники неохотно делятся воспоминаниями. Причём их свидетельства во многом не совпадают одно с другим. Власти, первоначально широко отмечавшие это событие (вернее, его завершение), теперь тоже его не жалуют. Так всё-таки, чем был «августовский путч» 1991 года?

19 августа 1991 года жители Москвы впервые увидели такое множество танков прямо на улицах столицы. Однако небывалое событие вызвало естественный взрыв интереса к военной технике разве что у ребятишек. Взрослые же были в большинстве своём как-то особенно серьёзны. Им казалось, что они присутствуют при каких-то судьбоносных событиях и даже участвуют в них. Они не заблуждались в общем. Вот только подлинный характер этих событий мы с трудом познаём даже теперь, спустя девятнадцать лет после случившегося.

Говорить, что о ГКЧП написано мало, конечно же, неверно. Более того, существует весьма пёстрая палитра взглядов на события 19-21 августа. Но до сих пор очень трудно установить полную истинную картину событий, особенно – мотивов и действий их главных участников. Хотя (а может быть, потому что) многие из участников живы и не хотят проливать яркий свет на свою действительную роль в них.

О событиях можно судить по последствиям. Непосредственными политическими последствиями провала путча ГКЧП стали: упразднение Коммунистической партии Советского Союза, провозглашение полной государственной независимости всех союзных республик, ликвидация СССР. Главным социально-экономическим последствием – переход от социализма к капитализму.

Однако это были последствия не одного лишь «августовского путча». События 19-21 августа 1991 года стали как бы кульминацией революционного процесса, явно протекавшего в нашей бывшей единой стране по меньшей мере с 1988 года. Вслед за чем наступила развязка. Но развязка могла быть такой и без путча. Хотя, наверное, правы те, кто считает, что путч (вернее, его провал) ускорил демонтаж союзного государства и социалистического строя. Но он сам не стал причиной этого демонтажа.

Сами члены ГКЧП и поддержавшие их говорили в оправдание своих действий, что они стремились спасти Союз и социализм. Действительно, на 20 августа 1991 года было запланировано подписание Договора об образовании Союза Суверенных Государств («новоогарёвского»). Этим документом прекращалось бы существование Советского Союза. Договор соглашались подписать 9 республик Союза (кроме прибалтийских, Молдавии, Грузии и Армении). По Договору республики становились почти полностью независимыми государствами. Согласно многим экспертным оценкам, это была бы нежизнеспособная конфедерация, обречённая на окончательный распад.

Таким образом, «новоогарёвский процесс» затевался не для сохранения Союза (за который на референдуме 17 марта 1991 г. высказались 60,8% всех граждан СССР, обладавших правом голоса). Он планировался как модель плавного роспуска этого Союза в обход воли народа.

Практически все участники и историки тех событий согласны в том, что начало заговора с целью прихода к власти ГКЧП было приурочено к 19 августа именно для того, чтобы не допустить подписания «новоогарёвского» соглашения.

Если согласиться с точкой зрения участников «августовского путча», то приходится признать, что «спасать» летом 1991 года оставалось уже не так уж много. Международные позиции СССР были в основном утеряны. Организация Варшавского договора ликвидировала свои военные структуры в 1990 году и окончательно прекратила своё существование в июле 1991-го. Во всех её бывших странах у власти находились ярко выраженные антикоммунистические и антисоветские силы. Советские войска были оттуда уже выведены (из Чехословакии) или готовились к выводу. Завершилось объединение Германии, причём с сохранением этой страны в НАТО.

Что касается ситуации в СССР, то она была не лучше. Акционировалась и распродавалась в частные руки общенародная собственность. Союзные республики все без исключения захватным порядком осуществляли свой суверенитет. В первую очередь это касалось предприятий союзного значения и силовых структур. Некоторые заявили о своей полной государственной независимости. В некоторых из них (республики Прибалтики, Грузия, Азербайджан) видимость государственного единства поддерживалась только присутствием советских войск.

В этих условиях последовательное осуществление мероприятий по сохранению единства Союза и социалистической формы собственности, по-видимому, должно было натолкнуться на сильное сопротивление республиканских элит. Однако известие о провозглашении ГКЧП 19 августа не вызвало резкой ответной реакции в большинстве республик, даже в тех (например, Грузия), кто раньше уже заявил об отделении от СССР. Данный факт может свидетельствовать о том, что республиканские элиты не желали идти на конфронтацию с ГКЧП до того момента, пока не станет более ясной расстановка сил.

Иначе говоря, почти все республиканские лидеры не исключали возможности договориться с ГКЧП о реальном объёме будущих республиканских полномочий. Они, кроме российского руководства, отнюдь не были готовы до конца бороться с «путчистами» за вольности своих республик!

Вот в этой уклончивой, примиренческой позиции казалось бы естественных врагов ГКЧП таится указание на разгадку примерно такого же поведения самих «путчистов». Те тоже не были склонны к резким силовым мерам, а предпочитали выжидать и договариваться. Эту нерешительность многие считают главной причиной провала ГКЧП.

Но эта нерешительность обусловливалась, по-видимому, объективными причинами. При всех противоречиях и конфликтах, для ГКЧПистов Ельцин и руководство РСФСР принадлежали всё-таки к «людям своего круга». Иными словами, в представлении «путчистов» их предприятие было внутриэлитной разборкой, этакой шахматной партией с реальными фигурками в виде отрядов спецназа и единиц бронетехники. Организаторы неудавшегося переворота могли бряцать оружием, пытаясь оказать психологическое воздействие на оппонентов. Но они совершенно не были морально готовы пойти на жёсткие репрессивные меры в виде немедленного ареста, тем более – физической ликвидации руководства РСФСР.

Не было у них для этого и подходящих исполнителей. Ряд ключевых фигур Вооружённых сил, в том числе заместитель министра обороны СССР и члена ГКЧП Д.Т. Язова Павел Грачёв и заместитель командующего ВДВ Александр Лебедь, перешли на сторону российского руководства. О поведении группы «Альфа» в те дни написано много. Наверное, не будет ошибкой считать, что бойцы этой элитной корпорации просто решили сохранить нейтралитет в этой по сути верхушечной схватке за власть. Наконец, сквозь цензуру на телевидении постоянно пробивались сюжеты о сопротивлении перевороту, которое организует Ельцин.

Можно сказать, что главным фактором, сорвавшим все планы ГКЧП (если таковые вообще имелись), стал не ораторствующий с танка Ельцин, а массовый саботаж тех, от кого зависело исполнение намерений заговорщиков.

У «путчистов» не оказалось прочной опоры в государственном аппарате и государственных СМИ, через которые они только и могли действовать.

А «мобилизовать» народ в поддержку своих планов ГКЧПисты, естественно, не могли. Это вообще невозможно – выводить массы людей на митинги в поддержку… запрещения митингов! Объявив о своём существовании, ГКЧП запретил проведение любых митингов и демонстраций, ввёл комендантский час и т.д. Любой демонстрацией лояльности насильственному госперевороту, тем более с использованием регулярной вооружённой силы, является не выход на улицы, а наоборот – сохранение общественного спокойствия. Мы, наверное, никогда уже не узнаем, сколько людей в те дни на самом деле сочувствовало намерениям «путчистов». Ибо их сочувствие осталось пассивным фактором политики – эти люди сидели по домам.

Но можно ли считать самих организаторов и участников неудавшегося переворота такими уж идейными борцами за те цели, которые они себе приписали? Разве они не были назначены на свои посты вице-президента СССР, председателя Совета Министров, министра обороны, министра внутренних дел, председателя КГБ тем же Горбачёвым? Разве они не поддерживали в течение по меньшей мере нескольких месяцев все мероприятия по постепенному демонтажу социализма и Союза?

Между ГКЧПистами и их оппонентами на самом деле не было непримиримых противоречий. Это было столкновение внутри правящей элиты. Со всеми диктуемыми такой ситуацией правилами поведения. И в конце концов, позднесоветская бюрократическая элита в большей своей части не осталась в проигрыше в результате провала ГКЧП и победы радикального курса на развал СССР. В проигрыше оказались десятки миллионов рядовых граждан во всех бывших союзных республиках, вот только поняли они это далеко не сразу и не все.

Вряд ли мы когда-нибудь достоверно узнаем все подробности и, особенно, закулисную подоплеку событий тех августовских дней. Но независимо от этого мы можем и должны дать оценку этим событиям. О чём-то другом когда-то было сказано, что это была «негодная попытка с негодными средствами». В отношении «путча» ГКЧП мы можем применить эту формулу лишь с оговоркой. Учитывая декларации ГКЧП о намерениях и всё происшедшее со страной после краха «путчистов», мы не можем сказать, что попытка спасти Союз и социалистический строй (поверим на минуту, что она была предпринята всерьёз) была негодной. Летом 1991 года она была уже, по-видимому, явно запоздавшей, но по сути своей отважной и благородной. А вот то, что средства для её выполнения никуда не годились – совершенно очевидно. В первую очередь, негодными для заявленных задач оказались сами руководители переворота.

Это была всё та же поздняя советская элита, породившая Горбачёва и Ельцина. Правда, попадались в этой элите и другие люди. Например, генерал армии Валентин Варенников. Но уже тот факт, что в момент переворота ему не нашлось места среди членов ГКЧП, достаточно красноречив.

То, что у ГКЧП были шансы решительными действиями сломить своих противников, в первую очередь – российское руководство, сомнений не вызывает. На окраинах СССР «путчисты» не встретили бы организованного сопротивления, а локальные его очаги были бы скоро подавлены. А вот была ли у «путчистов» конкретная программа мероприятий, которые они собирались осуществить, придя к власти? Их декларации позволяют сомневаться в этом.

В своём «Обращении к советскому народу», зачитанном стране утром 19 августа, ГКЧП отделался общими фразами на этот счёт: «Гордость и честь советского человека должны быть восстановлены в полном объеме… Мы обещаем провести широкое всенародное обсуждение проекта нового Союзного договора… Мы намерены незамедлительно восстановить законность и правопорядок, положить конец кровопролитию, объявить беспощадную войну уголовному миру, искоренять позорные явления, дискредитирующие наше общество и унижающие советских граждан. Мы очистим улицы наших городов от преступных элементов, положим конец произволу расхитителей народного добра… Мы выступаем за истинно демократические процессы, за последовательную политику реформ, ведущую к обновлению нашей Родины, к ее экономическому и социальному процветанию, которое позволит ей занять достойное место в мировом сообществе наций… Нашей первоочередной заботой станет решение продовольственной и жилищной проблем. Все имеющиеся силы будут мобилизованы на удовлетворение этих самых насущных потребностей народа… Мы призываем рабочих, крестьян, трудовую интеллигенцию, всех советских людей в кратчайший срок восстановить трудовую дисциплину и порядок, поднять уровень производства, чтобы затем решительно двинуться вперед».

В постановлении №1 ГКЧП в части, касающейся социально-экономических мероприятий, говорилось лишь об обязанности соответствующих органов власти и управления «принять меры по повышению организованности, наведению порядка и дисциплины во всех сферах жизни общества. Обеспечить нормальное функционирование предприятий всех отраслей народного хозяйства, строгое выполнение мер по сохранению и восстановлению на период стабилизации вертикальных и горизонтальных связей между субъектами хозяйствования на всей территории СССР… Осуществить инвентаризацию всех наличных ресурсов продовольствия и промышленных товаров первой необходимости, доложить народу, чем располагает страна, взять под строжайший контроль их сохранность и распределение… В недельный срок внести предложения об упорядочении, замораживании и снижении цен на отдельные виды промышленных и продовольственных товаров, в первую очередь для детей, услуги населению и общественное питание, а также повышении заработной платы, пенсий, пособий и выплат компенсаций различным категориям граждан. В двухнедельный срок разработать мероприятия по упорядочению размеров заработной платы руководителям всех уровней государственных, общественных, кооперативных и иных учреждений, организаций и предприятий».

То есть, всё это были экстренные меры реагирования на экономический кризис, рассчитанные на краткосрочный эффект и не выливавшиеся в последовательную стратегию контрреформирования (если считать «реформами» предшествующие деформации социализма). Ну, а поручение «Кабинету Министров СССР в недельный срок разработать постановление, предусматривающее обеспечение в 1991-1992 годах всех желающих городских жителей земельными участками для садово-огородных работ в размере до 0,15 га» – было вообще чистой воды популизмом.

Судя по всем имеющимся данным, переворот 19 августа представлял собой всего лишь попытку сорвать «ново-огарёвский» процесс с тем, чтобы выиграть время для внутриэлитного торга. И не более.

До тех пор, пока не будут найдены документы, неопровержимо доказывающие наличие у членов ГКЧП согласованной единой программы реставрации советского политического и социально-экономического строя, мы вправе настаивать на версии об исключительно инерционном характере «путча». Заговорщики не знали, что им делать позитивного, кроме как «держать и не пущать». Вероятно, этим в значительной степени и объясняется их пассивность и нерешительность как устроителей государственного переворота.

Представим, однако, что ГКЧП смог бы победить. Как могли дальше развиваться события? Как правители сохранённого СССР реформировали бы государственное устройство, восстанавливали социалистическую экономику, строили бы отношения с зарубежными странами?

Начнём с главного – с базиса. Уже к началу горбачёвской «перестройки» общенародная собственность стала де-факто собственностью тех, кто ею распоряжался от имени государства. Перестройка как «революция сверху» и была предпринята, в первую очередь, для того, чтобы эту фактическую собственность оформить юридически. От социализма – к госкапитализму акционерной компании власть предержащих, а оттуда – к частномонополистическому капитализму. Этот процесс, к лету 1991 года зашедший уже довольно далеко, можно было переломить только очередной революцией в сфере собственности. Следовало передать предприятия (хотя бы на время, до полного восстановления соответствующих структур государственного управления экономикой) в руки рабочих путём акционирования, но без права продажи, и устранить при этом целый класс фактических собственников госимущества.

Но ни у кого из членов ГКЧП не имелось подобных планов! В первую очередь потому, что это были бы тогда планы, направленные против единственных реальных социальных слоёв, на которые «путчисты» могли опереться. Наоборот, в «Обращении к советскому народу» прямо говорилось о намерении развивать «многоукладный характер народного хозяйства» и «поддерживать частное предпринимательство», в том числе в сфере производства. И лишь в постановлении №1 ГКЧП говорилось о несовместимости работы «на постоянной основе в структурах власти и управления с занятием предпринимательской деятельностью». Но подобная норма существует и сейчас, спокойно сочетаясь с капиталистическим строем.

Следовательно, те фатальные сдвиги в сфере социально-экономических отношений, которые были ускорены «перестройкой», продолжались бы, пусть и не так быстро, и в случае победы ГКЧП. Со всеми вытекающими последствиями.

Конечно, «путчисты» вряд ли допустили бы такое взвинчивание цен, гиперинфляцию и ликвидацию социальных гарантий, как это сделало российское руководство в 1992-1994 гг. Но экономическая «перестройка» страны на буржуазный манер продолжалась бы.

А это значит, что альтернатива, которую мог предложить стране ГКЧП, ограничивалась бы исключительно политической сферой. В конечном итоге, это могла быть только победа капитализма в едином государстве над капитализмом нескольких независимых друг от друга государств. Но никак не победа социализма. И то – сохранение единства Союза было бы весьма относительным. Надежды большинства республиканских элит на сохранение своих позиций путём торга с победившими «путчистами» вряд ли были безосновательны. Всё-таки тоже – «свои люди». Наверняка они сохранили бы многие свои позиции, завоёванные в годы «перестройки». И эти позиции стали бы плацдармом для последующего рывка к полной независимости при первом же благоприятном случае.

Что касается международных позиций СССР, то Восточный блок к этому времени, как мы отметили, уже распался. Советский Союз был бы вынужден или продолжать сближение с Западом (со всеми известными для такого случая последствиями), или идти на самоизоляцию, опускать «железный занавес», но только уже непосредственно на своих границах, как было до 1945 года. Сил и средств для этого у позднесоветской элиты, очевидно, уже не нашлось бы. Следовательно, и во внешней политике ГКЧП не смог бы реализовать какую-то долговременную альтернативу горбачёвскому курсу.

Таким образом, у нас нет оснований оценивать образование ГКЧП как неудавшуюся попытку реставрировать социализм и советский государственный строй. Хотя объективно призывы ГКЧП к этим целям отвечали интересам подавляющего большинства её граждан, у самого ГКЧП не было возможностей, да пожалуй и серьёзных намерений воплощать в жизнь эти призывы.

ГКЧП стал продуктом противоречий в элите поздней КПСС относительно темпов и методов горбачёвской «революции сверху», некой кульминационной её точкой, после которой «перестройка», как компромиссная модель перехода к капитализму в интересах всех элитных групп, себя полностью исчерпала.

Она окончательно уступила место более радикальной приватизации государства, проводившейся уже сугубо в интересах республиканских групп элиты поздней КПСС.

Впрочем, нет ничего удивительного, если этот кульминационный момент политического кризиса СССР будет всегда оцениваться главным образом на основании ретроспективных апелляций к нему как к самой реальной попытке остановить развал и расхищение державы. В этой исторически неточной, но психологически оправданной оценке концентрируются политические ожидания и разочарования большинства наших соотечественников, переживших «лихие девяностые».